- Ладно, все ведь уже позади, - проговорил я резко, потому что истерическая нотка вновь ощутилась в ее голосе. - Минутку!
- Куда ж вы? - испуганно спросила она.
- За пакетом первой помощи, что лежит в моем чемодане. - Я достал пакет, выдавил из ранок зараженную кровь, промокнул ее ваткой, смазал ранки йодом и заклеил пластырем, после чего натянул на ногу носок. - Все будет в порядке.
Я прикурил для нее сигарету. Отодрал планку от одного из ящиков, использовав ее в качестве рычага, отхватил планку от яшика и наконец с ее помощью вырвал из самого большого ящика, какой только сумел высмотреть, трехфутовую доску, один дюйм на три в сечении. На ее конце торчали три гвоздя, по три дюйма каждый, обращавшие деревяшку в оружие, способное противостоять когтям любой крысы. "Величиной с кошку". Эти слова Мэри Гопман я рассматривал как гиперболу. Длиной с кошку - еще куда ни шло, но величиной... И все равно черные корабельные крысы очень опасны, особенно когда их много. Я вернулся в камеру, огляделся в поисках неприятеля, никого не обнаружил, снял с койки подушки и одеяла, вышел, демонстративно вытряхнув на глазах у Мэри одеяла: пусть видит, что нет там в складках ни единой крысы. Потом туго обернул ее одеялами, щедро обложил подушками. Откопал у себя в чемоданах запасной жилет, заставил ее надеть еще и эту одежду, а уж затем, уподобляясь художнику, завершившему шедевр, сделал шаг назад. Надо же полюбоваться своей работой.
- Недурственно! -констатировал я. - У меня имеется искра Божия. Я думаю, зеркало и гребешок не помешают? Говорят, нет лучших средств улучшить дамское самочувствие.
- Ничего подобного, - неуверенно заулыбалась она. - Чего не видишь, то не волнует. Знаете, а вы оказывается не злой.
Я улыбнулся ей в ответ, как мне показалось, весьма загадочно, после чего подвесил при помощи своего галстука фонарик к самому ее изголовью на планку возле перегородки. А сам подыскал себе ллатформу на ящиках по другую сторону прохода.
- Как вы там будете спать? - запротестовала она. - Очень жестко... и... вы свалитесь отгуда. - Это было ново.) Мэри Гопман заботилась о моем комфорте.
- Я не собираюсь спать, - сообщил ей я. - Сон -это для вас. А мой удел - охота на крыс. Спокойно ночи.
К этому времени мы, видимо, ушли довольно далек от суши. Шхуну начало покачивать, еще не сильно, но уже ощутимо. Балки поскрипывали, фонарик раскачи вался из стороны в сторону, разбрасывая вокруг больши движущиеся черные тени, и теперь, когда смолкли наш голоса и прекратились наши хождения, мне стал досаж дать монотонный свистящий шорох: то ли наши приятели грызуны выступили в поход, то ли батальон тараканов марширует. Сочетание скрипа с шорохом на фоне зловеще раскачивающихся теней было плохим успокоительным средством, и я ничуть не удивился, услышав минут через десять Мэри Гопман:
- А вы... вы уже спите? У вас все в норме?
- Конечно в норме, - как можно сердечнее произнес я. - Спокойной ночи.
Прошло еще пять минут, потом снова:
- Джон! - Впервые она обратилась ко мне по имени. Если, разумеется, не принимать в расчет случаи, когда возникала необходимость имитировать супружеские отношения.
- Слушаю?
- Ладно, черт с ним! - проговорила она с досадой, словно бы сердясь на себя, но в ее тоне преобладало волнение. - Сядьте рядом со мной.
- Есть, - покладисто среагировал я. Затем спрыгнул на пол, перебрался на противоположную сторону разделявшего нас коридора и устроился с минимальным комфортом, притиснув ноги к жестким доскам ограждения.
Она не пошевельнулась. А ведь могла бы столь скромным способом отметить сам факт моего прибытия. Она даже не посмотрела на меня. Зато я посмотрел на нее. Посмотрел и поразился, сколь существенные перемены могут учинить в человеческой жизни какие-нибудь коротенькие два-три часа. На протяжении всего нашего четырехэтапного перелета из Лондона в Суву она едва-едва воспринимала меня как личность. Разве что на регистрации в аэропортах или при бортпроводницах в самолете улыбалась мне, брала меня за руку, ворковала, словом, вела себя, как и полагается молодой жене со стажем супружества в десять недель. Но стоило нам оказаться друг с другом наедине, на приличной дистанции от общества, и ее обычная рассеянная отчужденность разделяла нас подобно железному занавесу. Очнувшись прошлым вечером, после перелета, от мимолетной дремоты, я в полусонном трансе забыл, что на нас никто не смотрит, и бездумно взял ее за руку. Она в ответ правой рукой схватила мое правое запястье, потом медленно (с подчеркнутой, кинематографической медлительностью) высвободила свою левую руку, одарив меня ледяным взглядом - одним из тех взглядов, которые запоминаются надолго. Будь у меня возможность спрятаться от нее под сиденье, я бы спрятался, и притом не шутки ради, а самым серьезным образом. Я дал зарок свой промах не повторять. И все-таки сейчас, сидя с ней рядом в сыром, холодном трюме мерно покачивающейся шхуны, я забрал ее руку в свою.
Рука эта, совершенно заледеневшая, мигом замерла, но тут же сжала мою, как бы выражая сдержанную, но вместе с тем вполне определенную признательность. Я сделал вид, будто этого не замечаю. Тем более что замечать следовало в первую очередь другое: она была не просто перепугана, она буквально умирала от ужаса. Ее била дрожь, и списать эту дрожь исключительно на холод было невозможно. Мэри Гопман изменилась до неузнаваемости.
- Почему ты крикнул на меня в отеле? - спросила она с укоризной. Совсем забыл о приличиях!
- Кричать не в моих правилах. Кричать и впрямь неприлично, согласился я. - Но в тот момент нельзя было действовать по-иному. Ты вот-вот начала бы каяться вслух, что уснула. - Ну конечно. Я же была виновата в...
- И не подумала о том, что наш друг Флекк может удивиться: к чему бы это нормальные люди, которым нечего скрывать, несут круглосуточную вахту? В тот момент мною владела единственная мысль: чем меньше Флекк будет озабочен проблемой, кто мы - те, за кого себя выдаем, или не те? тем большую свободу действий обретем впоследствии.
- Я виновата, - повторила она.
- Брось! Слава Богу, все обошлось! - Пауза. - Послушай-ка, ты читала "1984" Оруэлла?
- "1984"? - Голос ее выразил удивление и настороженность одновременно. - Да, читала.
- Помнишь, как власти преодолели в конце концов сопротивление главного героя?