Я обернулась и посмотрела на Никки, — Что я пропустила?
— Не знаю о чем ты, — ответил он.
— Почему ты хочешь подраться с Бернардо?
Никки просто смотрел на меня.
— Ответь на мой вопрос, Никки.
Он нахмурился, вздохнул, но ответил, потому что должен был; если я задаю прямой вопрос, то у него не остается другого выбора, кроме как ответить мне: — Я теперь не причиняю людям вреда, потому что никто мне не платит за это, а ты мне запретила убивать кого-либо, кто принадлежит тебе, даже если они начнут драку. С тобой работают несколько очень сильных людей. Я мог бы убить их, но если нет, то они ранят меня, причем сильно, так что я не дерусь.
— Ты тренируешься на ринге, — повторила я.
Он пробежался взглядом по машинам, будто считая до десяти, — Это не то же самое, Анита. И даже близко не стояло.
— То есть ты говоришь, что хочешь подраться с Бернардо, чтобы надавать ему по морде, или даже убить?
— Я хочу кому-нибудь надавать по морде, да. — Его большие руки сжались в кулаки так плотно, что напряжение пробежалось по его плечам и верхней части туловища, как будто, сжатая пружина, готовая вот-вот распрямиться и освободить всю накопившуюся энергию.
— Почему? — спросила я.
Никки кинул на меня недружелюбный взгляд. Такой взгляд ты видишь иногда у зверей в зоопарке в вольерах. Неважно сколько у них земли под лапами, сколько игрушек у них для игр, они навсегда останутся большими кошками, которые помнят бег на воле, и неважно насколько велика клетка, она всегда останется клеткой, а они всегда будут хотеть свободы. Единственный глаз Никки стал львиным, цвета янтаря, но потом он мигнул и снова возвратился к человеческому цвету. Но я знала, что он все еще там — его лев выглядывал из клетки, что я выковала для него; клетка, которую и Никки и его лев, ненавидели. «Как я могла этого не заметить?» Я не хотела видеть, не хотела понимать, что неважно каким ручным он казался, Никки все еще был социопатом, которого я встретила в прошлом году. Я не изменила его, я просто подавила его волю. «Дерьмо».
Никки опустил голову достаточно, что длинный треугольник его челки переместился и подставил под солнечный свет его пустую глазницу, покрытую шрамами. Он на самом деле не любил показывать шрамы, поэтому я поняла, что он был слишком расстроен, чтобы сейчас об этом заботится. Вся его осанка изменилась, с воинственной, скрывающей в себе уже не насилие, готовое выплеснуться, а что-то более мягкое.
— Теперь ты чувствуешь себя плохо, я могу это почувствовать. Ты немного расстроена. Я знаю, что тебе не нравится то, что ты со мной сделала, Анита. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя плохо. — Он поднял голову и посмотрел на меня. Какая-то боль отражалась на его лице, требовались усилия, чтобы понять, что он чувствует.
Я потянулась к нему, и он подошел поближе, так чтобы я смогла прикоснуться к его лицу. Он прислонился щекой к моей маленькой руке, и выдохнул, как будто что-то тяжелое и неприятное вышло из него. Он опять стал моим Никки или я стала думать, что моим. Он положил руку на мою, прижимая ее ближе к своему лицу. — Боже, — прошептал он.
— Это было жутковато, — сказал Бернардо.
— Ты приручила его, как домашнюю кошку, — сказал Олаф.
Мы с Никки обернулись к нему, и напряженность сразу же вернулась к Никки. Его зверь вибрировал, тепло поднялось по моей ладони и руке. Он держал мою руку прижатой к лицу, когда посмотрел на Олафа. Трудно казаться крутым, когда ты обнимаешься, но Никки не пришло в голову отпустить меня или возможно желание быть рядом со мной, было сильнее желания выглядеть крутым.
— Я слышал, что ты переделала Ника, хорошая женщина наставила на путь истинный плохого парня, но дело не только в этом. Нику приходиться делать все, чтобы ты чувствовала себя лучше. Он даже не может позволить тебе быть немного расстроенной. — Олаф посмотрел на меня, и было что-то в его лице такое, чего я никогда не видела — легкий ужас.
— Вы двое, знаете друг друга? — снова спросила я.
Никки убрал мою руку со своего лица, но не отпускал ее. Я задалась вопросом, «беспокоило ли его то, что я почти не дотрагивалась до него, когда он только приехал в город?» Он смотрел на Олафа; и даже начал водить пальцами по костяшкам моих пальцев, когда вглядывался в другого мужчину.
— Да, друг о друге, — ответил Никки.
— Что это значит? — спросила я.
— Это значит, — ответил Олаф, — что мы знакомы с работой друг друга. У прайда верльвов Джейкоба была репутация в определенных кругах, что они справляются с такими вещами, с которыми остальные даже не связываются. И они отлично доказывали свою репутацию, пока не пошли против тебя, Анита.