– Похоже, без своей Ирочки вы пропадете.
– Пропаду, – согласилась Татьяна.
Из телевизора снова донеслись сообщения о Боснийском конфликте, о повышении цен на энергоносители… Внезапно диктор поднес к уху трубку стоящего перед ним телефона.
– Только что мы получили новое сообщение с кинофестиваля, – произнес он каким-то странным голосом. – Произошла еще одна трагедия. Наш корреспондент на фестивале сообщает, что сегодня около 22 часов от руки неизвестных преступников погибла актриса Людмила Довжук. Организаторы фестиваля в ближайшие часы примут решение о том, продолжать ли работу или в связи с чрезвычайными обстоятельствами закрыть фестиваль, перенеся его на другое время.
Я непроизвольно вцепился в руку Татьяны. Люська! Краем глаза я увидел, что оба оператора, журналист и тип, похожий на Руслана, вскочили со своих мест и ринулись к выходу.
– Вы со мной пойдете? – спросил я Татьяну, даже не считая нужным объяснять, куда именно. Сама должна понимать.
– Обязательно.
Она подняла свою рюмку и одним глотком допила коньяк.
– Пошли, – сказала она, ловко слезая с высокого стула. – У вас стратегия есть?
– Какая стратегия?
– Поведения там, куда мы идем. Вы уже решили, как себя вести?
– На месте сориентируюсь, – бросил я через плечо, протискиваясь к выходу.
Мы вышли на улицу, где после душного бара показалось прохладно почти до озноба. Я взял Татьяну под руку и быстро повел ее в сторону гостиницы.
– Так не годится, Владислав, – говорила она, чуть задыхаясь от быстрой ходьбы. – Я не люблю экспромты. Все, что можно, нужно планировать заранее. Что мы будем там делать? Изображать зевак? Или играть в профессионалов? Что будете делать вы? Что делать мне?
– Танечка, я ничего не знаю. Придем – увидим. Если я сразу найду Лисицына, одна картина, если нет – другая.
– А если вы встретите свою жену? Я для нее кто? Соседка по дому? Следователь из Питера? Случайная знакомая?
– Вы – моя женщина. Любовница. Вас это не оскорбляет?
– Зачем вы так, Владислав. Вы хотите ее обидеть?
– Она не обидчивая. Танечка, не забивайте себе голову всякой ерундой. Как выйдет – так и выйдет.
Она замолчала и всю дальнейшую дорогу не произнесла ни слова. Но я был уверен, что она меня не одобряет.
Выходило, что Татьяна все-таки оказалась права. Единственное, чего я не учел, было появление возле места преступления того полковника, с которым я так мило беседовал не далее как сегодня днем. Было бы верхом наивности полагать, что он меня не узнает или не заметит. Итак, подход к гостинице был для меня перекрыт.
Я устроился в темноте под раскидистым деревом и издалека наблюдал, как Татьяна объясняла какому-то милиционеру, что ей нужен Сергей Лисицын. В гостиницу ее, конечно, не пустили, там работала бригада, но после длительных переговоров милиционер согласился передать Лисицыну, что его спрашивает девушка с Первомайской, восемь.
Ждать пришлось долго. Наконец в освещенном проеме двери появилась знакомая фигура Сергея. Он остановился на широком крыльце и стал искать глазами того, кто его вызвал. Татьяна помахала ему рукой, привлекая внимание. Видно, он ее сразу узнал, потому что кивнул и быстро подошел. О чем они разговаривали, мне не было слышно, я только видел, как Татьяна изредка кивала и ритмично притоптывала ногой. В какой-то момент мне показалось, что Сережа хочет оглянуться, чтобы найти меня, но Татьяна, словно уловив его намерение, тронула парня за плечо и отвлекла на себя. Правильно, нечего башкой крутить, когда с тобой о деле разговаривают. Любой сторонний наблюдатель сразу догадается, что речь идет о человеке, который находится где-то поблизости. А мне бы не хотелось, чтобы таким сторонним наблюдателем оказался тот полковник, которому я сильно не понравился.
Возле гостиницы стояли четыре милицейские машины с мигалками, собралась толпа, состоявшая как из проживающих, так и из любопытствующих прохожих. Подозреваю, что еще полчаса назад народу здесь было куда меньше, но после сообщения в выпуске новостей многие прибежали сюда понюхать, чем пахнет беда. Беда пахла близким морем, какими-то тропическими цветами и ненавистью. Да-да, именно ненависть читалась на лицах милиционеров, оцепивших здание гостиницы. В течение только одних суток на их плечах «повисло» второе убийство, виновником которого был этот дурацкий фестиваль.
Я прислушивался к себе и старался понять, хочу ли я оказаться сейчас там, внутри, в освещенном холле, отдавая команды, опрашивая свидетелей, делая первые неотложные шаги по раскрытию убийства. И с горечью признавался себе, что – нет. Не хочу. Я устал. Мне надоело. Я ухожу из милиции. Я больше не могу.
Татьяна наконец вернулась ко мне, а Сергей Лисицын торопливо ушел обратно в гостиницу.
– Пойдемте, Владислав, – сказала она, беря меня под руку. – Не будем здесь отсвечивать. По дороге все расскажу.
Мы шли совсем медленно, потому что до нашей Первомайской улицы было не больше двадцати минут ходу, а вести разговоры дома мне не хотелось.
От Лисицына Татьяна узнала, что после ночного убийства Ольги Доренко Людмилу Довжук переселили в другой номер, который до того единолично занимала весьма капризная особа – генеральный директор кинообъединения «Веста» Алла Казальская. Алла занимала двухкомнатный «люкс», за который платили, разумеется, спонсоры кинофестиваля. Но именно это обстоятельство и позволило оргкомитету, не выходя за рамки количества забронированных для участников фестиваля номеров, подселить к ней Люсю. Если бы Казальская сама оплачивала свои хоромы, она погнала бы просителей поганой метлой. Но поскольку ни одного свободного номера в гостинице больше не было, ее попытки покапризничать были пресечены на корню, и она, скрипнув зубами и злобно скривив губы, стала убирать с дивана сваленные кучей дорогие тряпки, которые она навезла с собой в немыслимых количествах.
Переселение состоялось сегодня рано утром. Днем прошли плановые просмотры, вечером должна была состояться очередная пресс-конференция с творческими группами, чьи фильмы сегодня были представлены на суд жюри. Казальская неизменно приходила на все пресс-конференции, а вот Люсиного присутствия сегодня не требовалось, и она, сославшись на головную боль и усталость после страшной бессонной ночи, осталась в «люксе». Как всегда, в 22.30 пресс-конференция закончилась, и Алла поднялась в номер переодеться перед тем, как идти в ресторан. Картина, которую она застала, сильно напоминала ту, что предстала перед глазами бедной Люси менее суток назад. Люся лежала на полу в луже крови с огнестрельной раной в области сердца. Отличие состояло лишь в том, что если в номере Доренко и Довжук порядок не был нарушен, то в «люксе» Казальской все было перевернуто вверх дном. По-видимому, убийца искал ценности, которых у Аллы всегда было в избытке как на шее и руках, так и в шкатулке. Украшения она меняла столь же старательно, как и платья.
Я много слышал об Алле Казальской, и дурного, и хорошего. Например, она была одним из самых щедрых благотворителей, регулярно жертвуя деньги на детские больницы. Она обладала бесспорным вкусом на кинопродукцию и чутьем на актерские таланты, и, если ей казалось, что из этого мальчика выйдет звезда, она не жалела средств, чтобы сделать фильм, где он мог бы показать себя во всем блеске. Но с другой стороны, такое патронирование распространялось только на молодых мужчин. Даже самая талантливая девушка-актриса не могла бы рассчитывать на помощь и покровительство Казальской. Алла была нимфоманкой, при этом мужчины старше тридцати лет ее не интересовали. Самой же ей было за сорок.
Ясно было одно: если убить хотели ее, то убийцу следовало искать за пределами круга проживающих в гостинице участников фестиваля, ибо о переселении Люси в «люкс» знали абсолютно все, так же как о том, что Алла не пропускала ни одной пресс-конференции. Более того, нашлись такие, которые специально поднялись на этаж, где жила Казальская, чтобы послушать, с каким скандалом будет проходить переезд. Об умении Казальской закатывать сцены ходили легенды. Если же убить хотели именно Люсю Довжук, то убийца, скорее всего, жил в гостинице и знал, что она не пошла на пресс-конференцию и осталась в номере.