– Норма Хемптон, «Дейли телеграф», – сказала она. – Какая страшная жара! Не могли бы вы, доктор Брамулья, рассказать…
– Нет, сеньора, нет! Прошу вас, когда угодно, только не сейчас! Извините, сеньора! – Брамулья повернулся к молодому японцу в белой форменной одежде, который поднялся на причал вслед за Нормой Хемптон и терпеливо ждал своей очереди: – Вы капитан «Фукуока-мару»?
– Помощник капитана, сэр. – Японец притронулся кончиками пальцев к козырьку фуражки.
– Сколько человек вмещает ваш катер?
– Двадцать человек, сэр.
– Нас тут пятьдесят три. Сумеете вы перевезти всех за два рейса?
– Да, сэр. Конечно, без багажа. За багажом мы сделаем третий рейс…
Кравцов ушел со вторым рейсом. Стоя на корме катера, он смотрел на удаляющуюся громаду плавучего острова. Огни наверху погасли, теперь был освещен только опустевший причал.
Вот как окончилась океанская вахта… Фактически ему, Кравцову, больше здесь делать нечего. Он может с первой же оказией возвратиться на родину. Ох, черт, какое счастье – увидеть Марину, Вовку, маму. Вовка уже бегает, надо же, ведь ему только-только год исполнился, вот постреленок!.. Пройтись по Москве, окунуться в столичную сутолоку… В Москве уже осень, дожди – ух, прохладный дождичек, до чего хорошо!
Пусть тут расхлебывают ученые, а с него, Кравцова, хватит.
Он видел, как белесый пар клубился вокруг столба, потом тьма поглотила плот, и уже ничего не было видно, кроме освещенного пятна причала.
Он слышал надтреснутый голос белокурой корреспондентки:
– На борту, доктор Брамулья, вас ожидает мировая пресса, приготовьтесь к их атаке. Мои коллеги хотели пойти на катере, но капитан судна не разрешил, он сделал исключение только для меня. Японцы не менее галантны, чем французы. Почему все-таки не ломается этот столб?
– Сеньора, я же говорил вам: мы ничего еще не знаем о веществе мантии. Видите ли, огромное давление и высокие температуры преображают…
– Да, вы говорили, я помню. Но наших читателей интересует, может ли столб подниматься до бесконечности.
– Сеньора, – терпеливо отбивался Брамулья, – поверьте, я бы очень желал сам знать…
Белый корпус электрохода сверкал огнями. Катер подбежал к спущенному трапу, «островитяне» гуськом потянулись наверх. Они ступили на верхнюю палубу «Фукуоки» и были ослеплены вспышками фоторепортерских «блицев». Мировая пресса ринулась в наступление…
– Господа журналисты, – раздался высокий голос. – Я призываю вас к выдержке. Эти люди нуждаются в отдыхе. Завтра в шесть вечера будет пресс-конференция. Покойной ночи, господа.
Кравцов, окруженный несколькими репортерами, благодарно взглянул на говорившего – пожилого морщинистого японца в сером костюме.
Вежливый стюард провел Кравцова в отведенную для него каюту, на плохом английском языке объяснил, что ванная в конце коридора.
– О'кей, – сказал Кравцов и бросился на узкую койку, с наслаждением потянулся. – Послушайте! – окликнул он стюарда. – Не знаете, в какой каюте разместился инженер Макферсон?
– Да, сэр. – Стюард вытащил из кармана листок бумаги, посмотрел. – Двадцать седьмая каюта. На этом же борту, сэр. Через две каюты от вас.
Кравцов полежал немного, глаза стали слипаться.
Осторожный стук в дверь разбудил его. Тот же стюард скользнул в каюту, поставил в углу чемодан Кравцова, погасил верхний свет, неслышно притворил за собой дверь.
Нет, так нельзя. Так и опуститься недолго. Кравцов заставил себя встать. Его качнуло, пришлось упереться руками в письменный стол. Качка, что ли, началась. А может, просто его качает от усталости… «К чертям, – подумал он. – Хватит. Завтра же подаю это… Тьфу, уже слова из головы выскакивают… Ну, как его… Рапорт».
Он собрал белье и вышел в длинный, устланный серым ковром коридор. Навстречу, в сопровождении Брамульи и Штамма, шел высокий человек в светло-зеленом костюме, у него была могучая седая шевелюра и веселые зоркие глаза. Кравцов посторонился, пробормотал приветствие. Высокий человек кивнул, Брамулья сказал ему:
– Это инженер Кравцов.
– А! – воскликнул незнакомец и протянул Кравцову руку. – Рад с вами познакомиться. Морозов.
Кравцов, придерживая под мышкой сверток с бельем, пожал академику руку.
– Мы в Москве высоко оценили вашу работу на плоту, товарищ Кравцов, – сказал Морозов. – Вы вели себя достойно.
– Спасибо…
Сверток шлепнулся на ковер. Кравцов нагнулся за ним, и тут его опять качнуло, он упал на четвереньки.
– Ложитесь-ка спать, – услышал он голос Морозова. – Еще успеем поговорить.
Кравцов поднялся и посмотрел вслед академику.
– Мерзавец, – сквозь зубы сказал он самому себе. – Не можешь на ногах держаться, идиотина…
В ванной он с отвращением взглянул на свое отражение в зеркале. Хорош! Волосы всклокочены, морда небрита, в пятнах каких-то, глаза провалившиеся. Охотник за черепами, да и только.
Кравцов принял ванну, потом долго стоял под прохладным душем. Душ освежил его и вернул интерес к жизни.
В коридоре было тихо, безлюдно, плафоны лили мягкий свет. Возле каюты N27 Кравцов остановился. Спит Уилл или нет? Дверь была чуть приотворена, Кравцов подошел и согнул палец, чтобы постучать, и вдруг услышал надтреснутый женский голос:
– …Это не имеет значения. Только не думай, что я приехала ради тебя.
– Прекрасно, – ответил голос Уилла. – А теперь лучшее, что ты можешь сделать, это уехать.
– Ну нет. – Женщина засмеялась. – Так скоро я не уеду, милый…
Кравцов поспешно отошел от двери. «Норма Хемптон – и Уилл! – подумал он изумленно. – Что может быть общего между ними?.. Не мое это дело, впрочем…»
Он вошел в свою каюту. А каютка – ничего. Маленькое, но уютное жилье для мужчины. Он поскреб реденькую бородку. Побриться сейчас или утром?..
Кравцов щелкнул выключателем – и увидел на столе пачку писем.
17
Он проснулся с ощущением радости. Что это могло быть? Ах, ну да, письма от Марины! Он читал их и перечитывал до трех часов ночи… Сколько же времени сейчас? Ого, без двадцати десять!
Кравцов вскочил, отдернул шторки и распахнул иллюминатор. Голубое утро ворвалось в каюту. Он увидел синюю равнину океана, небо в легких клочьях облаков, а на самом горизонте – коробочку плота, накрытую белой шапкой пара. Солнце слепило глаза, и Кравцов не сразу разглядел тонкую черную нитку, вытягивающуюся из клубов пара и теряющуюся в облаках. Отсюда загадочный столб казался даже не ниткой, а ничтожным волоском на мощной груди Земли. Так, пустячок, не заслуживающий и сотой доли сенсационного шума, который он произвел в мире.
Взгляд Кравцова упал на листок бумаги, лежавший поверх пачки писем. Улыбаясь, Кравцов поднес листок к глазам, снова прочел слова, написанные кривыми печатными буквами: «Папа, приезжай скорее, я соскучился». Это Марина водила Вовкиной рукой. Внизу был нарисован дом, тоже кривой, из его трубы шел дым завитушками. Ай да Вовка, уже карандаш в лапе держит!
Ну ладно, надо идти завтракать, а потом разыскать Морозова. Если он, Кравцов, здесь не нужен, то с первой же оказией…
Он вздрогнул от неожиданности: зазвонил телефон.
– Александр? Вы уже позавтракали? – услышал он глуховатый голос Уилла.
– Нет.
– Ну, тогда вы не успеете.
– А что такое, Уилл?
– В десять отходит катер. Вы не успеете. Идите завтракайте.
– Я успею! – сказал Кравцов, но Уилл уже дал отбой.
Кравцов торопливо оделся и выбежал в коридор. В просторном холле его перехватил какой-то журналист, но Кравцов, пробормотав «Sorry»[9], побежал дальше. Он попал в узенький коридор, в котором ревел вентилятор, и понял, что заблудился. Назад! Расспросив дорогу, он выскочил, наконец, на спардек и сразу увидел глубоко внизу катер, приплясывающий на волнах у борта «Фукуоки». Прыгая через ступеньки, Кравцов сбежал по трапу на верхнюю палубу. Возле группы людей остановился, переводя дыхание, и тут его окликнул Али-Овсад: