Стена решительно взобрался на сцену. Алексей хотел скромненько сесть под какой-нибудь колонной, но Юматов не дал, увлек за собой на помост.
Застенов решительно отодвинул Чижика, сделавшего попытку представить его народу.
– Ша! – сказал он. – Братва меня знает, если кто не знает, спросит. А теперь слушай меня!
– А на хрена ты нам сдался? – крикнули из зала. – Вали к себе в Никитск, там и звони!
– Точно, – согласился Стена. – Я не ваш, не курганский. И не я должен тут стоять, а Колян Яблоко, токо он уже не может.
– А ты Яблоком не прикрывайся! – гаркнули снизу.
– А я и не прикрываюсь, – мрачно произнес Застенов. – Им теперь никто не прикроется. Застрелили Яблоко. Два часа назад.
– Ну и хули? – вякнул кто-то. – У меня, вон, братана тоже…
Но на крикуна шикнули, и он заткнулся.
– Короче так, братва, – сказал Застенов, – я ваши претензии понимаю, но чё я могу сделать? Продукцию возить надо? Надо! Ежели заказчик ее не получит, значит, бабок не заплатит…
– Точно, – поддакнул Чижик. – Завод уже второй день стоит. Убытки кто оплатит?
По залу прокатился ропот.
Кругленький колобок Юматов выкатился вперед и отобрал у генерального директора микрофон.
– Сядь, – скомандовал он. – И не маячь. Твои убытки нам не интересны.
Это было явным передергиванием, поскольку часть прибылей Металлического, попадавшая в руки Ефима Аслановича была раз в десять больше доли генерального директора.
– Я вам вот что скажу, господа хорошие, – начал Юматов. – Вы телевизор смотрите? Знаете, наверно, как народ в России живет? Про долги по зарплате, наверное, слыхали, про шахтеров голодающих? Слыхали? А у вас какой-нибудь токарь третьего разряда три сотни баксов на карман имеет. И не раз в год, а регулярно каждый месяц. А почему? А потому что мы с вами – по-честному! Потому что одни работают, другие покупателя ищут, а третьи этому покупателю продукцию доставляют. А продукция у нас, сами знаете, не масло вологодское. И доверить ее не каждому можно, а можно только вашим, курганским. Почему? Я отвечу! Потому что чужой может ее и на сторону толкнуть. Конкуренту скинуть, бабки в карман – и на Багамы. Или, если конфликт какой, мордой в землю ляжет – пусть забирают. Чужое не жалко! А курганский так не сделает. Потому что не чужое, а свое, кровное. С этих денег его родичи кормятся. Курганский сам гада в землю рожей ткнет и башку ему разнесет, потому что круче курганского ни в Никитске, ни в Каштарске, ни в Краснянске – нигде нету! Правильно я говорю?
Зал одобрительно заворчал.
– Вот! – удовлетворенно сказал Юматов. – За ваши деньги по##том и кровью плачено. Только за своих и кровь пролить можно. Это правильно. А можно неправильно и без толку. Например, как у вас вчера в «Стакане» мужики резались! Без ума, по пьянке, а тоже труп. И трое в больнице.
– А трое – у меня! – зычным голосом вставил начальник милиции.
– Короче так, братва, – вмешался Застенов. – Семьям погибших Хлебалов лично жертвует по пять кусков. Это сверху, к положенной компенсации. Но у него есть просьба: выделить двадцать парней, здоровых, отслуживших – для активной работы. Условия обычные: во время обучения – двести, после – штука. Плюс премиальные. В общем, домой вернутся богатыми людьми.
– Если вернутся! – из середины зала поднялся высокий мужчина лет под сорок с перебитым носом. Кожаная куртка болталась на его плечах, как на вешалке, но сами плечи были внушительной ширины.
Мужчина вышел в проход и остановился, скрестив руки на груди.
– Клим! – рявкнул Чижик. – Опять ты поперек! Кончай киздеть не по делу!
– Ты базар-то фильтруй, начальник! – сурово произнес широкоплечий. – Не с мандавошкой разговариваешь! А говорю я по теме. И братва меня поддерживает, так?
Зал загудел одобрительно.
Алексею этот Клим сразу понравился. Куда больше, чем горластый красномордый Чижик. Шелехов охотно поменял бы их местами, но понимал: он еще слишком зелен, чтобы самостоятельно назначать руководство. И сейчас, и через полгода. Если Хлебалов решил, что Чижик подходит, значит так оно и есть. Николай Григорьевич – человек опытный.
– Да я сейчас на улицу выйду и только кликну: не двадцать – сотня сбежится! – закричал Чижик.
– Сергей Иванович, – произнес в микрофон Юматов. – Ты неправ. Нам не нужны те, кто сбежится, нам нужны те, кого нам рекомендует круг. И ты, Клим, тоже неправ. Времена нынче сложные и страшные. Убивают не только бойцов. Убивают и тех, кто выше. Могут убить и меня, и его, – он кивнул на Застенова. – Как сегодня убили Колю Яблоко, беспомощного инвалида, вашего земляка. Убийцу мы, конечно, найдем, я обещаю, но Коля-то мертв! Каждого могут убить. Вспомните Игоря Алексеевича Шелехова. Мы до сих пор не знаем, был ли это несчастный случай или преднамеренное убийство.
– Ага! – крикнул кто-то из зала. – Говорят, вы с Хлебаловым его и мочканули?
Юматов засмеялся.
– Говорить можно всякое, – сказал он. – Но вот здесь стоит его сын, Алексей Шелехов, живой и здоровый. Неужели он был бы здесь, если бы я убил его отца? В общем так: в понедельник из Никитска придет автобус и заберет двадцать человек, которых вы отберете. Это раз. И два: с завтрашнего дня завод должен начать работать, как положено. И никаких беспорядков. Пошумели – и хорош…
Алексей толкнул локтем Мишу…
– Это надолго? – спросил он.
– А кто их знает? – неопределенно ответил телохранитель Стены. – Заскучал? Пошли в буфет, пивка попьем.
В буфете было пустынно, неряшливо и сумрачно. Толстая женщина за стойкой, пьяный, уткнувшийся ряшкой в стол, рыжая кошка на подоконнике. Алексей погладил истертую, со следами порезов клеенку, заменявшую скатерть. Да, это не Англия.
Буфетчица скользнула по ним рассеянным взглядом… и встрепенулась.
– Мишенька!
– Здорово, Гланя. Принеси нам пивка и покушать чего-нибудь, ладно?
– Сейчас-сейчас, Мишенька! Генка! – крикнула она в пространство.
Появился Генка. Мужик лет сорока с опухшей рожей, рыжеватый, лысоватый, брюхастый, напоминающий орангутана из Гамбургского зоопарка.
– Чего? А, Мишка! Как живешь-можешь?
– Прибери тут, – строго сказал Миша, кивнув на спящего.
Орангутан-Генка без видимых усилий подхватил пьяного под мышки, поднял и поволок к задней двери. Пьяный безжизненной куклой волочился по полу.
Буфетчица поставила на стол блюдо с горой бутербродов, деревянный бочонок с пивом.
– Я туда чешского налила, – сообщила она. – Правильно, Мишенька?
– Молодец! – Миша похлопал ее по жирной спине.
Буфетчица зарделась.
Алеша волком набросился на бутерброды. Неудивительно. С самолета ничего не ел.
– Не помешаю?
Шелехов даже вздрогнул: у стола стоял Клим.
– Садись, – кивнул Миша, но радости особой не выразил. – Глаша, кружку. Как там, в зале? Кипиш?
– Да нет, – Клим налил себе пива. – Фимка их почти уболтал.
– Значит, сейчас сюда набегут, – недовольно произнес Миша.
– Не набегут. Генеральный команду дал: чтоб водки в буфете не было!
– Неглупо, – кивнул Миша. – Ладно, Клим, короче: чего тебе от меня надо?
– От тебя – ничего.
Клим усмехнулся, не разжимая губ. Кожа на его изрезанном морщинами лице собралась жесткими складками. Алексей подумал: он старше, чем кажется.
– От тебя – ничего. Вот, захотел на шелеховского сынка глянуть поближе. Не против?
– Поглядел? – недовольно спросил Миша.
– Угу.
– И как?
– Похож, – Клим засмеялся, зубы у него были черные.
– Вы были другом моего отца? – спросил Алеша. – Извините, я вас не очень помню…
– Другом? Нет. Куда уж нам, бродягам! – серые глаза в оплетке морщин, не мигая, глядели на Шелехова-младшего. – Но уважал. Так что, паря, если беда какая, – приходи. Помогу.
– Ты, Клим, давай кончай гнать! – сердито перебил Миша. – Без тебя управимся, понял?