Перед этим выступлением кулачество села распускало провокационные слухи о готовящейся на Руси «Варфоломеевской ночи», в которую «справные хозяева» разом перебьют всех членов колхоза и коммунистов с активистами. Погром продолжался несколько часов, в результате чего все село было охвачено паникой, некоторые селяне оставляли свои дома и убегали на гумна и в поле. По имеющимся сведениям, сильно избитыми оказались председатель колхоза, два члена сельсовета, один член партии и активисты села – всего полтора десятка человек.
Раскатова полученное сообщение о массовых беспорядках взбесило. Он собрал весь наш отдел и отправил усмирять хулиганье. При этом приказал арестовывать всех, хоть краешком причастных. При сопротивлении применять самые жесткие меры. В общем, патронов не жалеть!
Вот и отправились мои соседи наводить порядок. Вообще, наш секретный отдел постпредства состоял в основном из опытных, уверенных в себе специалистов. По большей части они начинали службу еще в ВЧК и повидали на своем веку многое. На их фоне я ощущал себя зеленым новобранцем. Или скорее щенком, попавшим в свору матерых волкодавов. Или, что еще хуже, каким-то самозванцем, занявшим чужое место. Но Раскатов в меня верил. Не столько в мои блестящие оперативные данные, сколько в мое упрямство и сопутствующую мне в трудах удачу.
Раскатов и перетащил меня в область в прошлом году. Это нас наконец настигла награда после той нашумевшей истории двухлетней давности. Тогда я был молодым сотрудником, только после курсов, а Раскатов руководил окружным отделом ОГПУ. Общими усилиями мы вернули тогда государству двадцать тонн золота и прихлопнули кровавую банду некоего Атамана. Мой вклад в то дело был настолько ощутим, что я мог рассчитывать на благодарность трудового народа и руководства ОГПУ.
Вся бодяга тянулась больше года. Наверху совещались, то ли за такие успехи нас наградить, то ли присмотреться повнимательнее, а все ли золото мы вернули государству и какими такими хитрыми путями вычислили банду. Надо отметить, что опасаться нам было чего. Картина в докладных и картина в реальности различались достаточно сильно для самых строгих оргвыводов. Но все хорошо, что хорошо кончается. В итоге, с запозданием на год, мне вручили именное оружие с подписью товарища Менжинского. Раскатова перевели в область на ключевую должность – зампостпреда ‒ начальника секретного управления, под которым вся агентурная работа. Ну и мне здесь местечко нашлось, чему, как молодой начинающий карьерист, я был искренне рад. Если бы еще не вечный страх опростоволоситься и не оправдать надежд. Но пока вроде работа шла без особых взлетов, но и без сильных провалов. Я был эдаким середнячком. Но середнячок в большом городе – это куда лучше примы в лесах.
Внутренний телефон зазвонил так, что я подпрыгнул. Он вечно так звонит. Наверное, специально на такую громкость поставили, чтобы к начальству ты подходил уже взбодренный, с натянутыми нервами и в ожидании целебного разноса. Сердце-то не железное, екает.
– Ну-ка, Сашок, подойди, – прозвучал в трубке голос Раскатова.
Вкрадчиво так, но видно, что он на взводе.
Начальник в кабинете был не один, но, видя, как я застыл на пороге, только махнул рукой:
– Заходи, Сашок, гостем будешь. Заодно вопрос животрепещущий обсудим.
Я поморщился. Мне показалось, что кабинет руководителя стал как-то теснее. Притом знакомо теснее. В пространстве, достаточно просторном для обычных людей, теперь воцарился Чиркаш.
С Раскатовым главный областной идеолог был знаком еще с Гражданской войны. Они вместе сидели в узилище у белогвардейцев, вместе их пытали и водили на расстрел, но недострелили. Так что Чиркаш бывал в этом кабинете часто. Пропускали старые боевые товарищи порой по рюмочке, вспоминали былые времена, а заодно решали служебные вопросы. А общих вопросов у идеологического отдела обкома и ОГПУ была тьма-тьмущая. И некоторые настолько острые, что о них порезаться можно.
Вот и сейчас – рюмочка была. И вопросы были. Притом, судя по виду моего начальника, не шибко они его радовали.
– О, поэт, – бросив на меня быстрый взгляд, кивнул Идеолог. Он почему-то считал необходимым в честь моего великого тезки Александра Сергеевича Пушкина именовать меня высоким званием поэта. – Ну, послушаем твое слово. Правда, не слишком весомое. Такое пустячное.