В плохо освещенной комнате на грязном сукне стола самоцветы не производили впечатления: стекляшки стекляшками.
Не поражал воображения и знаменитый «Иоанн Златоуст», которому Кербель посвятил свои стихи в прозе, названные Суховым протоколом опроса. Откатившийся под тень стаканчика с карандашами, как раз в то место, где на сукне темнело большое чернильное пятно, красный бриллиант выглядел жалко и сиротливо.
- «Иоанн Златоуст»? Гм… - с сомнением сказал я и ткнул кончиком карандаша в камень. Павлу, видимо, не понравилось мое фамильярное отношение к бриллианту, и он осторожно отобрал у меня карандаш.
- А почему вы, собственно, решили, что это «Иоанн Златоуст»?
- Ну как же, товарищ Косачевский… Я дважды все грани пересчитывал.
- Грани гранями, а…
- Да вы поглядите, какая игра. Как у «пти-меле», - щегольнул он ювелирным термином.
Сухов осторожно, словно опасаясь раздавить или помять камень, взял бриллиант двумя пальцами и поднес его к лампе.
- Видите? - Действительно, неказистая стекляшка преобразилась: вспыхнула, загорелась, заструилась между пальцами алой рекой.
- Ну вот видите, а вы сомневались, - удовлетворенно сказал он и так же осторожно, как брал, положил бриллиант на прежнее место.
Красный камень покоился на том же чернильном пятне в тени стаканчика с карандашами. Но теперь почему-то он не казался мне обычной стекляшкой. Теперь он воспринимался уже как бриллиант «цвета голубиной крови». Его огни не погасли, просто их свет стал мягче, не таким ярким и режущим, как секунду назад.
- Товарищ Косачевский, а кем был Иоанн Златоуст? - нерешительно спросил Сухов.
- Отец церкви, святой, архиепископ Константинополя.
- Я не о том. Это я знаю. Это мы на уроках закона божьего учили.
- А что вас интересует?
- Ну, вообще…
Кажется, Сухов хотел выяснить социальное происхождение Златоуста и его политическую платформу.
- Из обеспеченной семьи, но достаточно прогрессивных для четвертого века взглядов, - серьезно сказал я.
- Прогрессивных? - поразился он.
- Вполне. Считал, например, труд основой общественного благосостояния. Выступал против рабства, обличал богатых и знатных. А в своих проповедях говорил, что все люди по природе своей равны между собой и что бедные обездолены из-за ненормального устройства общества.
Сухов был озадачен. Видимо, преподаватель закона божьего, рассказывая о Златоусте, не считал нужным говорить об этом.
- Ну и ну! Выходит, Златоуст к революции призывал?
- Нет, так далеко он не заходил, - не удержался я от улыбки. - Архиепископ константинопольский был просто филантропом и либералом. Златоуст пытался убедить богачей поделиться с бедняками. «Многие осуждают меня за то, что я нападаю на богачей, - говорил он, - но зачем они несправедливы к бедным? Обвиняю не богача, а хищника». Так что к большевикам он бы не примкнул…
Сухов засмеялся:
- К кадетам бы подался?
- Скорей всего.
- Чудно, - сказал Сухов и спросил: - Дать вам лупу?
Кажется, он не сомневался, что я последую его примеру и займусь подсчетом граней.
- Думаю, нам лучше довериться ювелиру ризницы. Сейчас тут немного разберемся и поедем к нему в гости. Вы этого барыгу, которого Волжанин допрашивает, раньше знали?
- Малость знал. Пушков он по фамилии, Иван Федорович. Барахольную лавочку на Сухаревке содержит - чуйки, поддевки, портки.
- Раньше попадался на скупке драгоценностей?
- Был такой случай. Когда в декабре Мишка Мухомор очистил витрину ювелирного магазина Гринберга на Кузнецком - помните? - мы с ним и свели первое знакомство. При обыске тогда девять золотых колец изъяли. Потому сегодня и заглянул к нему по старой дружбе… Камни у него в этом мешочке хранились…
- А что он говорит?
- То, что все говорят: купил у неизвестного.
- Но такие драгоценности в лавочку не каждый день приносят. Внешность «неизвестного» он описал?
Сухов усмехнулся. Складывая камни в мешочек, сказал:
- А чего ему не описать? Описал. Москва большая. Ищи-свищи. Он воробей стреляный: знает, где зерно, а где мякина.
- Связи его установлены? Я имею в виду клиентуру.
- Да Пушок со всеми связан, товарищ Косачевский. К нему «деловые ребята» со всех концов Москвы товар носят. Он из крупных барыг, на богатых. Если б, говорят, не жадность, то давно бы мог со своей лавочкой распрощаться и доходный дом купить.
- Мишка Мухомор в тюрьме? - спросил я.
- Уже гуляет. Его в клоповнике, учитывая пролетарское происхождение, всего месяц продержали.