– «Стингер» справа! – крикнул Алексей.
Я глянул вправо, но ничего не увидел.
– Где вертушки? – прокричал Максим.
– Они слева от нас, им не видно «Стингера», – ответил спокойно Сергей.
– Серик, «Стингер» справа сзади, давай жги! – прокричал я в переговорник.
Резко повернул штурвал вправо и со всей силы нажал на правую педаль. Самолёт резко пошёл вправо и вниз. Нас всех швырнуло влево, что-то загрохотало в грузовой кабине. Максим стоял, как водится, сзади между мной и Алексеем и, естественно, не был пристёгнут. Его так швырнуло в мою сторону, что я еле успел увернуться. А то его локоть мог заехать мне по голове. Резко взвыл оповещатель. Я глянул на панель. Горели индикаторы «Крен велик» и «Опасное сближение с землёй». Я это чувствовал и без индикаторов. На нас быстро надвигалась земля. Я со всей силы потянул штурвал на себя, одновременно выравнивая крен. Штурвал был тяжёлый, не хотел поддаваться. Я крикнул Алексею: «Помогай!» Он мгновенно подхватил штурвал своими нехилыми руками. Меня мощно вжало в кресло, самолёт пошёл вверх – это чувствовалось и без приборов. Вновь заорал оповещатель. «Опасная перегрузка». Я это понял и без моргающего индикатора. Теперь и я увидел пролетающий мимо нас «Стингер».
– Вот, бля, – ругнулся Алексей, – чуть не врубились.
– Командир, всё нормально, – сказал Максим.
Я, правда, не понял, к чему это относилось. То ли к самолёту и его системам, то ли к тому, что «Стингер» удалось обмануть, то ли к тому, что, врубившись в левый борт кабины, Максим остался цел.
– Командир, справа пулемёт! – крикнул Сергей.
– Серик, пулемёт справа, попробуй достань, – дал я команду Серику и начал делать левый разворот на пределе возможности самолёта, продолжая держать указатель скольжения в центре, чтобы Серик мог нормально стрелять.
Застучал пулемёт – это Серик начал обстрел. Но его пулемёт не доставал до огневой точки: не хватало угла. Тут по фюзеляжу загрохотало, как от удара кувалдой. Это пули попали в наш самолёт. Все затихли. Я продолжал левый разворот на пределе угла крена. Но вот выстрелы от пулемёта Серика стали доставать до точки, откуда вели стрельбу душманы. Попадания в наш самолёт прекратились. Но мы, на свою беду, встали задом к позиции душманов. А это самая удобная позиция для стрельбы «Стингеров».
– «Стингер», – услышал я голос Серика.
– «Стингер» сзади, – крикнул я ребятам. Все прильнули к иллюминаторам.
– Идёт в правый двигатель, – только и успел сказать Алексей, как раздался взрыв.
Самолёт резко дёрнулся, как бы натолкнувшись на препятствие. Меня сильно прижало влево. Заревела серена. Раздался ещё один взрыв. Нас резко тряхануло, так что потемнело в глазах. Но через мгновение я был уже весь собран, как пружина, и готов к самым решительным действиям. Самолёт как-то странно не то летел, не то падал.
– Повреждения? – рявкнул я внезапно осипшим голосом.
– Командир, нет правого крыла, – тихо сказал Максим.
Я взглянул на приборную доску, но ничего не понял. Что-то моргало, стрелки крутились в разные стороны, жутко ревела сирена. Я потянул штурвал на себя и начал парировать отклонения элеронами и педалями. Что-то вроде получалось, и мы перестали падать, а начали какое-то осмысленное движение вперёд.
В кабине мерзко пахло горелой резиной, жжёным металлом, порохом и ещё чем-то непонятным. То ли кислотой, то ли ещё чем. Грохотал большой кусок остекления по носовой обшивке, который болтался на каком-то тросу. Вдруг грохот пропал, и в кабине зашумел воздух; было ощущение, как будто в машине на большой скорости внезапно полностью открыли окно. Свежий воздух резко ворвался в кабину и вытеснил всю прочую вонь. Запахло землёй, травой, чем-то далёким, из детства, и таким мирным. Я резко повернул голову вправо и увидел, что кусок остекления, до этого барабанивший по железу, исчез. Видимо, лопнул державший его торс. Алексей сидел на своём месте, судорожно, так что побелели кисти рук, сжимал штурвал. По лицу его текла кровь. Она залила ему всю куртку, капала на руки и на штурвал. Я сконцентрировал свой взгляд на земле – она была непривычно близка. Но мы не падали, а продолжали планировать. Под нами были виноградники, я хорошо видел убегающие под носовой обтекатель ряды. Видел деревянные столбы, к которым была привязана проволока, видел лозу, плетущуюся между проволокой, видел маленькие зелёные листики. В мозгу пронеслась мысль – нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть всю картину целиком.