– Что, майор, тяжело? – он замолчал. – Мы все знали, что она тебя любила. Но ничего не поделаешь – война. Ты солдат, и она была солдатом. На, друг, выпей за упокой её души, – и протянул мне кружку, которую держал в руке.
Я выпил. Спирт обжёг мне горло, но я не стал ни запивать, ни закусывать. Пусть физическая боль заберёт мою душевную.
– Майор, соберись, ты же солдат, лётчик. Ты должен довезти Анюту и всех этих ребят, что лежат в цинках. Ты должен довезти нас и свой экипаж, себя, наконец. Иди и делай свою работу. Пожалуйста.
Я умылся из канистры и пошёл в кабину. Мне полегчало.
Алексей посадил самолёт, и мы зарулили на стоянку, где, как обычно, были встречающие и машины. На краю стоянки я увидел уазик командира. Иван Вениаминович стоял рядом. Алексей затормозил прямо около него.
Вышел, подошёл, поздоровались. Иван Вениаминович стоит сам не свой.
– Знаю, Паша, о том, что случилось в Кандагаре. Анюту представили к правительственной награде – посмертно. Но это, Паша, не всё, – и он притягивает мне свёрнутый листок телеграммы.
«Дядя Паша, умерла Вера Николаевна. Толик».
Ноги подкосились, и я оперся о капот машины. Вышел водитель и помог мне сесть в кабину, а Иван Вениаминович подошёл к ребятам и что-то им сказал. Затем сел, и мы поехали в штаб. Вошли к нему в кабинет. Иван Вениаминович достал из шкафа бутылку водки, стаканы и закуску.
– Какая славная была женщина твоя мама, Паша. Пусть земля ей будет пухом.
Выпили.
В кабинет забежала Оля.
– Пашенька, родной. Прими мои соболезнования. Наверное, тебе нужно лететь домой? – и посмотрела на Ивана Вениаминовича.
– Лететь обязательно нужно, только вот как? Сегодняшний самолёт уже улетел, следующий рейс только послезавтра. На поезде ещё дольше. Вы здесь посидите, а я что-нибудь придумаю, – и вышел из кабинета.
Вскоре в кабинет вошли все мои ребята. Молча сели за стол. Налили.
– Царствие небесное рабе божьей Вере, – сказал Алексей.
Все выпили. Чувствую – я плыву. Это уже четвёртый или пятый стакан без закуски. Через полчаса зашёл Иван Вениаминович.
– Значит, так. Завтра нужно срочно доставить гироскопы на поверку в лабораторию, в Алма-Ату. Вылетаем раненько утром. Я – проверяющий, Алексей – стажёр на правое кресло. Паша – дублёр командира. Садиться будем в аэропорту Николаевка – это, Паша, триста километров от твоей деревни. На такси к вечеру будем у тебя дома. Сергей, иди согласовывай план полёта, со штурманом порта я договорился, Максим, на тебе погрузка блоков. Алексей с Виталиком, проводите Пашу в общагу, – быстро раздавал команды Иван Вениаминович.
– Паша поедет ко мне, – вмешалась Оленька.
– Оленька, Паше лучше сейчас побыть одному, ребята о нём позаботятся. Иди, дочка, домой, всё будет хорошо, – ласково сказал Иван Вениаминович.
Оля ушла, а меня посадили в командирскую машину, и мы с Алексеем и Виталей поехали в общежитие. Меня раздели и положили на кровать.
Заснул моментально, однако среди ночи проснулся весь в поту. Поворочался, встал, напился воды, снова лёг. От мыслей голова разрывается. Вспомнилась снова Анюта. Вспомнилось детство, как мы с мамой ходили за посёлок на заливные луга, чтобы я побегал по высокой траве. И чудится мне, что я снова стою на лугу, а впереди идёт мама, а рядом с ней Анюта. И идут они по лугу, хотя это вовсе и не луг. Трава низко пострижена, как на газоне. И кругом одна зелёная трава. И ничего больше нет. Идут они вперёд, а я стою на месте. Мама поворачивается и кричит мне, чтобы я не отставал. А я хочу их догнать, но никак не могу. Ноги вязнут в траве. Нет никаких сил идти быстрее. Они всё вдвоём останавливаются и машут мне руками, чтобы я догонял их, а я никак не могу. Хочу им крикнуть, чтобы подождали меня, но вместо крика изо рта идёт один хрип. А они уходят от меня всё дальше и дальше, и мне очень страшно, что они уйдут, а я останусь один. Бегу изо всех сил, но догнать никак не могу. А впереди бескрайняя степь. Нет ничего, только зелёная трава. Кричу им, но они меня не слышат, так как и кричать я не могу. Вдруг кто-то трясёт меня за плечо; я оборачиваюсь – стоит Виталик и трясёт меня, я отбиваюсь от него, снова пытаюсь повернуться к маме, но никакого луга нет, а есть белая стена.
– Командир, командир, проснись. Ты так сильно кричал во сне. Пора вставать, скоро вылетаем.
Я сел на кровать и никак не могу понять, где я, куда ушли мама с девушкой, а меня оставили одного. Постепенно ко мне вернулось сознание. Я встал и, пошатываясь, пошёл в душ. Горячая вода, почти кипяток, постепенно привела меня в сознание. Зашёл в комнату, сел на кровать. Простыня вся мокрая от пота. Я её сгрёб и отнёс в душевую. Оделся. Вышел на улицу. Весь мой экипаж стоял на крылечке и ждал меня.