– Но, сударь, сто тысяч флоринов…
– Ах, дорогое дитя, будем серьезны! – перебил Корнелис. – Сто тысяч флоринов станут отличным приданым к вашей красоте. Вы получите эти сто тысяч, я в своих луковицах уверен. Они будут вашими, дорогая Роза, а взамен я прошу одного: обещайте мне выйти замуж за славного малого, молодого парня, который полюбит вас так же, как я любил цветы… Нет, не перебивайте меня, мне осталось всего несколько минут…
Бедная девушка задыхалась от рыданий. Корнелис взял ее за руку:
– Слушайте, – продолжал он, – вот как вам надо действовать. Землю вы возьмете из моего сада в Дордрехте. Попросите у моего садовника Бютрюйсгейма немного земли с гряды номер шесть. Посадите все три луковицы в глубокий ящик. Они зацветут в мае, то есть через семь месяцев. Когда увидите, что на стебле формируется цветок, оберегайте его ночами от ветра, днем от солнца. Цветы будут черными, я уверен. Вы известите об этом председателя Харлемского общества, он поручит комиссии удостовериться в цвете тюльпана, и вам отсчитают сто тысяч флоринов.
У Розы вырвался тяжелый вздох.
– Теперь, – продолжал Корнелис, смахивая слезу, дрожавшую на его ресницах, где она появилась от сожаления не столько о жизни, с которой он вот-вот простится, сколько о дивном черном тюльпане, который ему не суждено увидеть, – у меня не осталось никаких желаний, кроме одного. Пусть тюльпан называется «Rosa Barlænsis» и будет напоминать о вас и обо мне одновременно. Латыни вы, вероятно, не знаете, поэтому можете забыть это название. Попробуйте раздобыть карандаш и клочок бумаги, я вам его запишу.
Пошатнувшись в новом приступе рыданий, Роза протянула ему книгу в шагреневом переплете, отмеченную инициалами «К. В.».
– Что это? – спросил осужденный.
– Увы! – отвечала девушка. – Это Библия вашего несчастного крестного, Корнелиса де Витта. Он черпал в ней силы, чтобы вынести пытки и выслушать свой приговор. После смерти мученика я нашла ее здесь, сохранила как реликвию и вот сегодня принесла вам, потому что, мне кажется, в этой книге заключена божественная сила. Но вам она не нужна, сам Бог вдохнул ее в ваше сердце. Да будет он благословен! Напишите на ней то, что хотели, господин Корнелис, и хоть читать я, к несчастью, не умею, все, что вы напишете, будет исполнено.
Корнелис принял Библию из ее рук и почтительно поцеловал. Потом спросил:
– Чем же я буду писать?
– Там, в книге, есть карандаш, – сказала Роза. – Он был туда вложен, и я его сохранила.
Это был тот самый карандаш, который Ян де Витт одолжил брату, а назад забрать забыл.
Взяв его, Корнелис раскрыл Библию на второй странице – ведь первая, как мы знаем, была вырвана – и, готовясь умереть вслед за крестным, такой же твердой рукой написал:
«Сегодня, 23 августа 1672 года, прежде чем отдать, хоть я и не виновен, Богу душу на эшафоте, завещаю Розе Грифиус единственное достояние, оставшееся мне в этом мире, ибо все прочее конфисковано; итак, я завещаю Розе Грифиус три луковицы, из коих, по моему глубокому убеждению, в мае будущего года вырастет большой черный тюльпан, за который назначена награда в сто тысяч флоринов. Желаю, чтобы она получила эти сто тысяч флоринов вместо меня и была признана моей единственной наследницей при условии, что она выйдет замуж по любви за молодого человека примерно моих лет, а большой черный тюльпан, который составит новый сорт, назовет «Rosa Barlænsis», объединив в этом названии свое имя с моим.
Да ниспошлет Господь свою милость мне и здоровье ей!
Корнелис ван Берле».
Закончив писать, он протянул Библию Розе:
– Прочтите.
– Увы! – вздохнула девушка. – Я ведь уже говорила вам, что не умею читать.
Тогда Корнелис сам прочел Розе только что составленное завещание.
Бедная девочка заплакала еще отчаянней.
– Вы принимаете мои условия? – спросил узник с печальной улыбкой, целуя кончики дрожащих пальцев прекрасной фрисландки.
– О сударь, я не смогу! – пролепетала она.
– Не сможете, дитя мое? Но почему же?
– Потому что там есть одно условие, которого мне не выдержать.
– Какое? Я-то думал, что составил наш союзный договор ко всеобщему удовольствию.
– Но вы же даете мне эти сто тысяч флоринов как приданое?
– Да.
– Чтобы я вышла замуж за того, кого полюблю?
– Разумеется.
– Ну, вот! Сударь, эти деньги не могут мне принадлежать. Я никогда никого не полюблю! И замуж не выйду!
С трудом выговорив эти слова, Роза пошатнулась, слабея от горя, колени ее подгибались, она была близка к обмороку.
Увидев ее такой бледной, чуть ли не умирающей, насмерть перепуганный Корнелис бросился к девушке, хотел подхватить ее на руки, но тут на лестнице послышались тяжелые шаги, еще какие-то зловещие звуки, и все это сопровождал лай пса.
– Они идут за вами! – воскликнула Роза, ломая руки. – Боже мой! Боже мой! Сударь, вы ничего больше не хотите мне сказать?
И она рухнула на колени, закрыв лицо руками, захлебываясь от слез и рыданий.
– Я хочу вам напомнить, чтобы вы тщательно спрятали три луковицы и позаботились о них так, как я вас учил. Исполните это ради любви ко мне. Прощайте, Роза.
– О, да! – не поднимая головы, проговорила она. – Да, все, что вы сказали, я сделаю. Кроме одного, – прибавила девушка чуть слышно. – Выйти замуж – о нет, право же, это для меня невозможно.
И она спрятала бесценное сокровище Корнелиса на своей трепещущей груди.
Шум, который услышали Корнелис и Роза, означал, что приближается секретарь суда, он возвращался к приговоренному в сопровождении палача и солдат, призванных охранять эшафот, а также любопытных посетителей тюрьмы.
Корнелис встретил их без робости, но и без фанфаронства, скорее как добрых знакомых, чем как гонителей, и спокойно подчинялся распоряжениям этих людей, когда они, ревностно исполняя порученную работу, навязывали ему те или иные правила.
Бросив взгляд на площадь из зарешеченного окошка, он увидел эшафот, а шагах в двадцати от него – виселицу, но поруганных останков братьев де Виттов у ее подножия уже не было, их убрали по приказу штатгальтера.
Когда пришло время спуститься туда вслед за стражей, Корнелис стал искать глазами ангельский взгляд Розы, но за частоколом шпаг и алебард различил только бесчувственное тело, распростертое возле деревянной скамьи, и мертвенно бледное лицо, наполовину скрытое длинными волосами.
Но даже лишаясь сознания, падая, Роза все еще повиновалась наказу своего друга: ее рука, прижатая к бархатному корсажу, и в полном забытьи продолжала оберегать драгоценный дар, доверенный ей Корнелисом.
Выходя из камеры, приговоренный смог различить в ее стиснутых пальцах желтоватый листок из Библии, где Корнелис де Витт с таким трудом, с такой мукой вывел несколько строк, которые, если бы адресат их прочел, спасли бы и человека, и тюльпан.
XII. Казнь
Чтобы дойти до эшафота, Корнелису не потребовалось и трех сотен шагов.
Когда он спускался с лестницы, пес преспокойно взирал на него, Корнелису даже почудилось, что в глазах громадного зверя теплилось что-то похожее на ласку, почти сочувствие.
Может быть, он распознавал приговоренных к смерти, а кусал лишь тех, кто рвался на свободу?
Понятно, что толпа любопытных на пути от тюремных ворот до эшафота тем теснее, чем этот путь короче. Зеваки были все те же: кровь, которой они нахлебались три дня назад, не утолила их аппетитов, они жадно предвкушали гибель новой жертвы.
Едва они завидели Корнелиса, по всей улице прокатился громоподобный рев, он захлестнул все пространство площади, уносясь вдаль по переулочкам, в разные стороны отходящим от нее, которые тоже были забиты народом, стремившимся протолкаться к эшафоту. Поэтому эшафот смахивал на островок, омываемый водами четырех или пяти рек, грозящих его затопить.