— Я возьму эту картину с собой. Внутренний голос подсказывает мне, что я смогу продать ее.
На картине была изображена смуглая девушка с ярко-красным цветком в зубах. Смит, отставив руку подальше, критически посмотрел на картину и произнес:
— Послушай, это вовсе не так уж плохо!
— Гм, — сказал Франк.
— Право, неплохо, — повторил Смит. — Ведь все утверждали, что у меня есть талант. И в Нью-Йорке, и в Париже. Хотя что такое талант? Искра Божья, и только. Помимо этого требуется еще воля и характер.
— Гм, — повторил Франк.
— Вспомни, Франк, о Коро. Он продал за всю жизнь только одну картину. А Мане? Ты знаешь, что говорили о нем критики? Они смеялись над ним!
— Гм. — сказал Франк в третий раз, положил гитару и бросился в воду. Смит покачал головой.
— В нем нет ни капли интереса к живописи, — пробормотал он. — Для него существует только музыка. Во всяком случае, хоть это…
Спрятав доллар в карман, он с картиной под мышкой направился к остановке. В автобусе Смит протянул кондуктору доллар — пусть знает, что по внешнему виду нельзя судить о людях, — и уселся у окна, время от времени поглядывая на картину, которая нравилась ему все больше и больше.
В городе он хорошо позавтракал, что случалось не так уж часто, и пошел к отелю «Вайоли».
Его появление особой радости не вызвало. Швейцар высокомерно взглянул на него и спросил:
— Вам что?
— Здесь живет мистер Файф?
— Да. Он спит и приказал не будить его.
— Советую вам разбудить его, — повелительным тоном бросил Смит. — Я условился встретиться с ним по очень важному делу. Мистер Файф заинтересован в этом больше, чем я.
Швейцар после некоторого колебания направился к телефону. Вернувшись, он сказал:
— Мистер Файф сейчас спустится.
Смит удовлетворенно опустился в глубокое кресло и стал листать газету. Вскоре появился Файф. У него был очень усталый вид.
— Вы хотели видеть меня? — спросил он. — Я иду в театр, но мы можем поговорить по дороге.
Не дожидаясь ответа, Файф направился к выходу. Смиту не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
Некоторое время они шли молча. Наконец Файф произнес:
— Почему вы так неосторожны? Вы могли бы позвонить по телефону и условиться о встрече.
Смит пожал плечами.
— Телефонные разговоры стоят денег, — сказал он, — а у меня их нет. Вернее, до сих пор не было.
Последние слова Смит произнес с ударением.
Они шли мимо лавок, в которых продавались шелка и цветные вышивки, бусы и фарфор. Перед лавками стояли корзины с экзотическими фруктами и лакомствами.
— Мне кажется, вы рассчитываете на мои деньги, — пробурчал Файф.
Смит улыбнулся.
— Почему бы и нет? Ведь я вчера оказал вам услугу. О, я не дурак. Я отлично понял, почему вы сделали ложное признание. Вы испугались, что я расскажу о том, что мне пришлось услышать под окном. Не так ли?
— Что вы, собственно говоря, слышали?
— Поверьте мне, я слышал достаточно. Я слышал, как эта женщина, которую потом кто-то убил, рассказала вам…
— Ладно, — прервал его Файф и боязливо обернулся.
— Я полагаю, что вчера оказал вам большую услугу, — продолжал Смит. — Когда инспектор Чан отверг ваше признание и снова обратился ко мне, разве я не сказал именно то, что вы хотели услышать? Я мог спутать все ваши карты, но не сделал этого. Прошу вас помнить об этом.
— Я помню и ожидал вашего появления, полагая, что вы явитесь вымогать деньги.
— Сударь! — Смит предостерегающе поднял свою худую, усеянную веснушками руку. — Вы могли бы избавить мой слух от подобных замечаний. Во мне живо чувство чести, и я вовсе не склонен делать то, что вы мне приписываете. Я предположил лишь, что вы, интеллигентный человек, по достоинству оцените мое произведение.
Указав на картину, он добавил:
— Я как раз случайно захватил с собой одну из своих картин.
Файф расхохотался.
— Вы хитрый парень, Смит! А если я на самом деле куплю ваше произведение, что вы предполагаете предпринять с деньгами?
Смит с облегчением вздохнул.
— Я бы навсегда покинул эти края. Вот уже год, как я ломаю голову над тем, как выбраться отсюда в Кливленд к своим родителям. Не знаю, обрадует ли их мое появление. Но если я буду прилично одет и у меня будет в кармане несколько долларов, то…
— Как вы сюда попали? — спросил Файф.
— Я приехал на Гавайи, чтобы заняться живописью. Но моя безалаберность привела к тому, что очень скоро я остался без гроша в кармане. Родители прислали мне денег на обратную дорогу, но… Вы никогда не пробовали околегау? Это местный спиртной напиток.
Файф улыбнулся.
— Я понимаю, вы попросту забыли о том, что ваш корабль уходит.
— Я забыл обо всем на свете. А когда вспомнил, что собирался уехать, мой корабль уже двое суток был в открытом море. Отец был очень огорчен моим поведением…
Смит опустился на скамейку и протянул Файфу картину.
— Черт побери, — вырвалось у Файфа, — ведь это великолепно!
— Очень рад слышать это, — сказал Смит. — Не правда ли, вы этого не ожидали? Я не слишком высокого мнения о себе, но, быть может, наступит день, когда эта картина действительно станет большой ценностью. Подумайте, с какой гордостью вы сможете заявить тогда своим друзьям: «Я был одним из первых, признавших его талант. Я был первым покупателем его произведений».
— Это ваше настоящее имя здесь внизу, слева? — спросил Файф.
Художник опустил голову и прошептал:
— Да. Это мое настоящее имя.
— Сколько вы хотите за картину?
— А что вы можете предложить?
— Если вы действительно хотите вернуться на родину, то я готов помочь вам. Разумеется, не сейчас — полиция все равно не позволит вам уехать. Но я куплю вам билет и снабжу деньгами на дорогу, само собой, в качестве гонорара.
— Сколько вы можете мне дать?
— Двести долларов.
— Я, право, не знаю…
— Ну, двести пятьдесят. Ведь я не миллионер, в театре у меня не такое уж большое жалованье. Мне удалось скопить немного денег, и я предлагаю вам почти все, что у меня есть. Было бы очень жаль, если бы вы сочли эту сумму недостаточной.
— Этой суммы вполне достаточно, — сказал Смит. — Я не хочу показаться вам вымогателем. Но для меня это единственная возможность выбраться отсюда, и я не вправе упустить ее. Итак, я получаю билет, как только буду иметь возможность уехать, и двести пятьдесят долларов. Но пока что мне требуется небольшой аванс.
— Чтобы выпить?
— Нет, мне бы этого не хотелось. Я, чего доброго, стану болтать и могу все испортить. Я не столько боюсь за вас, сколько за себя. Нет, я не буду пить, даю вам слово джентльмена.
Файф с сомнением посмотрел на него, достал бумажник и сказал:
— Мне придется поверить вам на слово. Вот пятьдесят долларов.
Глаза Смита заблестели.
— Это все, что у меня есть при себе. Но помните, — Файф отвел жадно потянувшуюся к деньгам руку Смита, — вы должны соблюдать осторожность. Если полиция узнает, что вы обзавелись деньгами, у нее возникнут подозрения.
— Мне хотелось бы приобрести новый костюм, — задумчиво сказал Смит.
— Нет, сейчас этого делать нельзя, — предостерег его Файф. — Я сам позабочусь об этом, когда придет время. Итак, я полагаюсь на вас. Человек, который может писать такие картины, не может быть дураком.
— Я сделаю так, как вы хотите, — ответил Смит и с достоинством удалился.
Файф, взяв приобретенную при таких странных обстоятельствах картину, направился в театр.
Смит пересек Британию-стрит и вошел в дом, над которым красовалась вывеска «Отель Нипон».
За конторкой стоял маленький японец, над его головой висела картина, на которой был изображен пароход, рассекающий волны. Под пароходом вилась надпись: «Нипон Юзен Кайша».