Снизу, из–за городских стен, доносился треск горящих домов. Хан ввел в дело метательные орудия и мощные катапульты, пускающие пучки заостренных стрел. Но Бухара большой город, и защитникам ее храбрости было не занимать. Они без устали гасили пожары, используя для этого воду из семи искусственных каналов, выкопанных в мирные времена, чтобы в жаркие весенние и летние дни подпитывать фруктовые сады и ягодники.
Тенгери не сводил глаз с багровеющего неба и думал: «Что я скажу Соригу и остальным, когда они меня спросят о Хунто? Если скажу, что послал Хунто к сотнику с какой–то вестью, а он не вернулся и, значит, сбежал, меня заподозрят в сговоре с Хунто. Где же выход?» Тенгери прикидывал так и сяк, напрягал свой мозг и, ничего не придумав, не на шутку испугался: «А ведь вся вина падет на меня! Конечно, меня заподозрят! Сориг или кто другой побегут к сотнику и донесут! Все будут допытываться, почему я молчал целый день и всю ночь? Кто ты такой, Тенгери? Уж не тот ли Тенгери, который… Да, тот самый! Ах, вот он кто!»
Послышался шорох от шагов по песку.
Тенгери прислушался. Чуть поодаль спали Сориг и другие. Храпели они вовсю. На шкурах, которыми они укрылись, играли желто–красные отблески городских пожарищ. За ними тянулись в небо высокие желто–красные кусты с устрашающими терновыми колючками. Тенгери часто приходилось встречать такие кусты на земле Хорезма — от них любая лошадь шарахалась. Но шаги доносились не с этой стороны и не оттуда, где спал соседний десяток, а сзади, из темноты.
Вот он опять, этот скрипучий звук, и хотя кто–то приближался, шаги замедлились — идущий явно чего–то опасался. И вот из темноты появился чей–то силуэт. Хунто?
Но человек настолько пригнулся, что лица не разглядеть.
«Откуда тут взяться Хунто?» — подумал Тенгери.
— Тихо! Это я!
— Хунто!
— Да! Только не поднимай шума! Мне не удалось уйти. Закричишь — я тебя заколю!
— Никакого шума не будет!
— Давай ложись! Я тоже!..
— Хорошо.
Хунто прилег рядом с ним. У Тенгери вдруг возникло такое ощущение, будто кто–то схватил его за горло и душит. Как могло случиться, что Хунто сбежал, вернулся, а этого никто не заметил и его не задержали?
— Думаю, ты не дошел до того, чтобы донести сотнику о моем исчезновении?
— Конечно, нет, — прошептал Тенгери и сам испугался этих слов. «Как он мог предположить, что я буду держать это в тайне? Неужели я был неосторожен? Так неосторожен, что поставил под удар и Саран, и себя?»
— Я знал: ты не доносчик! — тихо проговорил Хунто и, положив руки под голову, перевернулся на спину.
— Знал?..
— Да!
— Ты был уверен во мне, хотя тогда, под Ташем, мы с тобой общего языка не нашли?
— Я и тогда это знал! — Хунто тихонько рассмеялся, прикрывая рот рукой. — Тебе сейчас нечего бояться: я, положим, ушел, но ведь вернулся! Сотник ничего не знает и вряд ли узнает. И пока мы будем доверять друг другу, наши головы не упадут с плеч!
— Так почему ты был уверен?
— В чем?
— Что я не донесу на тебя сотнику?
— A-а, ты об этом… Ладно! Припоминаешь такие слова: «Я служил ему, когда все произносили его имя…»?
— Хватит!
— Я подслушал ваш с Батом разговор и знаю, кто ты на самом деле. Не тебе доносить на меня хану! Бежим завтра вместе? Завтра хан пойдет на приступ, и им будет не до нас!
— Хунто! Ты подслушал, как мы говорили с Батом…
— Завтра, договорились?
— Сегодня ты совсем не похож на того Хунто, из–под Таша. Твой голос, Хунто, он звучит как–то…
— При чем тут мой голос! — обидчиво проговорил тот, приподнявшись немного. — Бежим завтра или нет? — прошептал он.
Тенгери не ответил, продолжая вглядываться в лицо Хунто. Что–то в этом лице не совпадало с тем, что Тенгери думал об этом человеке еще сегодня днем.
— Да или нет? — настаивал Хунто.
— Послушай! Ты вроде бы сказал, — осторожно, обдумывая каждое слово, чтобы не допустить ошибки, произнес Тенгери, — что хан завтра идет на приступ?
— Допустим. И что с того?.. — Хунто как будто споткнулся, но сразу нашелся: — По всему видно, что да. Я так думаю…
— Нет, ты сказал: «Завтра хан пойдет на приступ!» Откуда ты знаешь? — Тенгери рывком сел с ним рядом.
— «Откуда, откуда»! По дороге всякое услышишь.
— Это тебе–то, беглецу, удалось услышать случайно? Может быть, от одного из тысячников? Только им известно, на какой день назначен штурм. Выходит, задумав бежать из войска, ты сумел переговорить с тысячником?
Тенгери рассмеялся. Мгновение спустя Хунто вскочил, но Тенгери, крепко обхватив его ноги, рванул предателя на себя, и Хунто упал на песок. Он извивался, как дикая кошка, но Тенгери сжал его в железных объятиях и приставил к горлу лезвие кинжала. И тот сразу обмяк.
— Если у тебя есть что сказать мне, поторапливайся! — прошептал Тенгери.
— Тебе тоже не жить, — выдавил из себя Хунто. — Им все известно о том, что…
Тенгери вонзил в него кинжал.
— Сориг! — вскричал он. — Тарва!
И когда Сориг, Тарва и остальные подбежали, Тенгери, делая вид, будто он во власти неуемной ярости и ненависти, еще несколько раз ударил Хунто кинжалом, катаясь с ним по песку, хотя отлично знал, что тот уже мертв.
— Кто это под тобой? — громко спросил Сориг. — Перс? Турок?
— Хунто!
— Хунто? — в один голос воскликнули воины, не веря ушам своим.
— Да! Я долго ворочался с боку на бок, не мог заснуть, — тяжело дыша и откашливаясь, прохрипел Тенгери. — Комары! И вдруг я вижу над собой лицо Хунто. Сперва я подумал, будто он мне приснился. Я не успел даже понять толком, во сне это или наяву, как Хунто тихонько сказал мне: «Ни у какого сотника я не был…
— Вот видишь! — перебил его Сориг.
— …я хотел бежать из войска…
— Разве я не предупреждал? — снова перебил Сориг.
— …но у меня ничего не получилось».
— Он тебе во всем признался? — вдруг усомнился Сориг.
— Да! И предложил мне бежать вместе с ним! Вместе, мол, куда легче…
— И тогда ты именем хана заколол его, как бешеного пса? — договорил за него Сориг.
— Не сразу! Когда я сказал, что об этих его словах узнает сотник, он выхватил нож. И тогда…
— И тогда ты нанес удар первым!
— Да! И убил его именем нашего великого хана!
Они стояли вокруг Тенгери и обдумывали его слова.
Похоже, они всех убедили. А Тенгери думал: «Вот лежишь ты на песке, не дышишь и истекаешь кровью. Сколько дней ты лежал вот так на песке, выслеживая меня и подслушивая. По крайней мере, дважды ты побывал у тысячника: в первый раз — когда подслушал наш с Батом разговор. Под Ташем тебе захотелось втереться ко мне в доверие, а потом вызвать на откровенность своими высказываниями о бесчинствах слуг и воинов хана. Я едва не попался в эту ловушку. Второй раз ты был у тысячника то ли вчера ночью, то ли сегодня днем. От него ты и узнал, когда мы пойдем на приступ. И тогда же тысячник поручил тебе подбить меня на бегство, чтобы испытать сына Кара—Чоно!»
— Сориг! — позвал Тенгери.
— Что, десятник?
— Скачи во весь опор к нашему тысячнику и скажи ему: сегодня ночью десятник Тенгери именем великого Ха–хана заколол воина Хунто, когда тот подбивал десятника вместе с ним бежать из войска. Покажи ему голову Хунто!
— Это я Мигом! — живо откликнулся Сориг. Повернувшись к Тарве, сказал ему: — Приведи моего жеребца, я пока займусь мертвецом!
А Тенгери подумал: «То–то тысячник обрадуется этой новости!» При этом он не спускал глаз с Сорига, который как раз заворачивал в черный платок голову Хунто, им самим и отрезанную.
— Сориг!
— Да, десятник?
— Назначаю тебя моим помощником! — бодро проговорил Тенгери. — Понимаешь почему?
Расплывшись в улыбке, Сориг вскочил в седло.
— Угадать нетрудно, десятник: мое подозрение, что Хунто не поехал к нашему сотнику, а предал нас, оправдалось!