Я стоял с драгоценным кинжалом в руках и глазами искал Темучина. Его я не нашел, а увидел только его мать, Мать Тучи. Она, вся седая, предлагала китайцу миску, полную соли. Эту соль Мать Тучи добыла в одном из близлежащих озер. За нее она получила три пиалы. Постучав пальцем по тонкому фарфору, она посмотрела сквозь них на солнце, а купец тем временем брал из миски одну щепотку соли за другой и с довольным видом ссыпал обратно.
И тут появился Темучин. Он стоял у своей юрты в полном одиночестве, серьезный и сосредоточенный, и смотрел на торговцев так, будто собирался вот–вот выгнать их из орды или отнять все товары.
— Хорошо, что ты здесь, — сказал мне Темучин, глядя в сторону.
— Я хотел сделать тебе…
— Замолчи, Кара—Чоно, не нарушай течения моей мысли, а обрати лучше свой взор на купцов, и я объясню тебе, что мне выдали их гладкие улыбчивые лица, — И, помолчав недолго, он добавил: — Вон тот, например, что торгует коврами у белого верблюда. Он лысый, беззубый, а лицо лоснится от удовольствия. Видишь, как жадно он вцепился в волчью шкуру, которую ему предложили? Скажи, Чоно, сумел бы этот купец убить волка?
— Нет, ни за что! — Я даже рассмеялся.
— Вот видишь, а сам предлагает нашим охотникам за шкуры ровно столько, сколько ему нравится. А рядом с ним, видишь, купец продает легкие ткани, у него еще шрам на шее. Смог бы он обуздать скакуна?
— Нет, ни за что! — И я опять рассмеялся.
— Конечно! А как презрительно он посмеивается над нашими пастухами, потому что они живут в кибитках и кочуют со стадами от одного пастбища к другому. Они же из больших городов и живут в домах, сложенных из камней, за большими каменными стенами — так мне отец рассказывал. Приглядись попристальнее к третьему, к тому, что с перстнями на пальцах. Жмурится, как кот! Его перстни стоят дороже, чем все богатства нашей орды. Умеет он стрелять, попадет он в цель?
— Вряд ли. За него все сделают его слуги и телохранители.
— Ты прав. Моя мать просила у него за соль четыре пиалы. Я вижу, она получила три. Почему? Потому что он ее не уважает, потому что все торговцы вороваты, все они скряги и обманщики. Они считают, будто выше нас уже потому, что живут в каменных домах и носят дорогую одежду! — Темучин заглянул в свою юрту и вернулся с двумя луками и пучком стрел.
Я испуганно спросил:
— Что ты собираешься делать?
— Я покажу им, Кара—Чоно, на что мы способны, а нашим людям — на что чужеземцы не способны! Одних это возвысит, а других унизит.
Мы протолкались сквозь толпу к тому торговцу, который дал матери Темучина три пиалы вместо четырех.
— Могу предложить вам белую кобылицу, — сказал Темучин.
— И что вы хотите взамен, юный господин? — ответил торговец.
— Ничего!
— Ничего? Такого мне слышать не приходилось. Назовите сумму, я заплачу.
— Вы ведь верхом ездить умеете, правда?
Торговец ухмыльнулся.
— Неужели вы думаете, что мы пришли сюда из Поднебесной [2] пешком?
Я подвел к нему белую кобылицу. Это было животное рослое, беспокойное, с широкой грудью и длинной гривой. Некоторые ордынцы улыбались, другие смотрели на нас во все глаза, не понимая, какую игру затеял с торговцем Темучин.
— Вы получите эту лошадь даром, — сказал Темучин, — если проскачете на ней до реки и вернетесь обратно в орду.
Недоверчиво оглядев кобылу, торговец грубовато ответил:
— Я не кочевник какой–то, чтобы ездить верхом без седла.
— Мы, торговец, умеем скакать и так и эдак, — сказал Темучин, — но седло вы получите, будь по–вашему!
Мы повалили кобылу на траву, бросились всем телом ей на передние и задние ноги, закрутили ей хвост и уши так, что она заржала от боли, взнуздали ее и наложили седло с чересседельником.
— Вы хотите обмануть меня! — вскричал торговец, — Разве я слепой: ведь это необъезженная кобыла.
— Он лжет! Он лжет! — вскричало несколько ордынцев сразу. — Он нас оскорбляет! Он лжет, этот торговец!
Темучин дал пастухам и воинам выкричаться, а потом призвал к тишине:
— Слышали вы наш ответ? Мне и в голову не пришло бы потребовать от вас того, на что я сам не способен! Это против наших обычаев и законов отцов. Понятно, торговец?
— Хорошо, я поскачу. Но сперва докажите правоту своих слов.
Темучин, ни секунды не раздумывая, вскочил в седло, поскакал к Керулену, пустил лошадь галопом вдоль берега, и, хотя она несколько раз останавливалась, резко упираясь передними ногами в песок, или становилась на дыбы и била ими и даже бросалась в песок, выгнув шею, ей не удалось сбросить всадника. Темучин так ни разу и не коснулся земли подошвами сапог. Пастухи и воины орали от радости, запели песню, отбивая такт ладонями, и выкрикивали:
— Он настоящий Есугей, наш Темучин, он настоящий Есугей!
Мы все с гордостью поглядывали на торговца, который наблюдал за поединком не без беспокойства, но не отказался сесть в седло, потому что это было хотя и необъезженное, но благородное животное, и он был бы рад заполучить ее — тем более даром.
Когда торговец вскочил в седло, я держал лошадь в поводу. Наступила немая тишина, даже дети примолкли. Что–то будет?
— Так, — кивнул мне торговец, — а теперь оставь меня!
Я отпрыгнул в сторону. И лошадь побежала, нет, она
помчалась во весь опор, она взлетела в воздух могучим прыжком, а потом упала вдруг на колени, и торговец, перевалившись через ее голову, рухнул наземь. А она сразу поднялась и затрусила к реке как ни в чем не бывало. Ордынцы расхохотались. А торговец, подстегиваемый желанием завладеть лошадью — может быть, он оказался храбрее, чем предполагал Темучин, — догнал ее и опять вскочил в седло. И снова упал, на сей раз в тот миг, когда лошадь неожиданно повалилась на бок и дико забила в воздухе копытами.
— Можете попытаться еще раз, — предложил Темучин.
А я подвел лошадь к нему и сказал:
— Она того стоит, торговец!
— Это не лошадь, а сущий дьявол! — Он сплюнул и, отряхивая свое платье от пыли, отошел в сторону.
— Может быть, кто–то из вас умеет стрелять из лука? — обратился Темучин к другим купцам. — Кто попадет в то место, которое я укажу, тому я ее подарю.
Никто не вызвался.
И опять мои ордынцы много смеялись, а некоторые из них перестали даже обменивать свой товар, сообразив, что купцы явно занижали цену. Другие же смотрели вслед удаляющемуся каравану с грустью: худо ли, бедно ли, но кое–что они хотели бы еще выменять. Им Темучин сказал:
— Пусть уходят. Они будут повсюду рассказывать, как их встретили в нашей орде. И тогда те, что придут после них, не будут так задирать нос и презрительно над нами насмехаться только потому, что мы живем в войлочных юртах и кочуем по степи. Всякому, кто будет вести себя с нами как с равными, мы окажем наше гостеприимство и будем с ним торговать.
И Темучин, молодой Темучин, которого народ назвал сегодня настоящим Есугеем, повел меня к своей юрте.
— Ты пришел сегодня ко мне, но я не слышал от тебя ни слова. Что случилось, Чоно?
— Меня прислал к тебе мой отец, — сказал я и развернул платок, в котором был кинжал. — Вот, Темучин, это подарок для тебя. За то, что благодаря твоей хитрости мы спаслись от Таргутая. Мой отец сказал, что желает тебе сравняться в мудрости с Есугеем, которого он очень уважал и которого однажды спас от верной смерти.
— Я знаю, — ответил Темучин, — во время охоты на медведя. Мне об этом не раз рассказывала мать. Такое не забывается, Чоно, и в этом есть своя мудрость.
Снаружи поднялся сильнейший ветер, он рвался в войлочные стены юрты. Темные тучи застили солнечный свет. За лесом рычал гром.
— Кинжал моего отца, — прошептал Темучин. — Дорогой подарок. И подходит к моему имени, Кара—Чоно, ведь я — Стальной Нож.
Темучин поднялся с ковра и подошел к обтянутому красной кожей сундуку. Из него он достал другой кинжал, тоже обернутый в кусок шелка.