Он плавным движением опустил руку в карман, нащупал там что-то, кажется, коробок спичек, медленно вытащил – и швырнул прямо в лицо Тюкавкину.
Безумный взгляд бухгалтера переметнулся на летящий предмет, рука инстинктивно взлетела, прикрывая лицо.
Этого было достаточно. Продолжив телом движение руки, Алексей одним прыжком приблизился к Тюкавкину и носком маховой ноги, обутой в модный остроносый ботинок, ударил его по голени. Тюкавкин охнул и согнулся. Колено Алексея поймало его опускающееся лицо на противоходе, а выкинутая вперед ладонью рука оттолкнула задравшийся подбородок противника назад. Тюкавкин упал. Ноги Алексея оторвались от пола и опустились на грудь бухгалтера. Оглушительно треснули ребра, из распяленного рта хлынул красный фонтанчик. Тюкавкин пару раз стукнул пятками по полу и затих.
Алексей уже стоял на полу и дико озирался.
Со скамейки на него пристально смотрел Джон Терентьевич. Поймав на себе взгляд Алексея, громила вскочил и рванулся к двери, по пути сбив Алексея с ног.
– Стой, гад! – крикнул Алексей, поднимаясь.
В двери повернулся ключ. По коридору затопали тяжелые сапожищи
– Убили! – надсадно орал Джон Терентьевич. – У Вальки человека убили!
В комнату доносился дверной скрип, торопливое шуршание, старухин визг.
Алексей кинулся к двери, стал дергать за ручку. Бесполезно. Заперто снаружи, а открывается внутрь, так что вышибить можно только из коридора.
– Точно убили? – Голос приближался вместе с шагами, интонация деловая и даже как будто приятно возбужденная.
– Падла буду! Только что! Сам-то еле ушел! Все в кровище, нож валяется...
– Спокойнее, гражданин! Убийца там?
– Ага. Я дверь-то на ключик того... Не вырвется.
– Это правильно. Ты слушай, как тебя...
– Дулев, товарищ...
– Лейтенант. Ты, товарищ Дулев, опорный пункт знаешь? Дом двадцать девять, во дворе?
– Ха, как не знать!
– Ты давай дуй туда по-быстрому, пусть все, кто есть, бегут сюда на подмогу и наряд из отделения вызовут. Скажешь, в сорок второй убийство, следователь Миронов в одиночку преступника держит, чтобы там поторапливались.
– Есть!
Удаляясь, забухали сапожищи. Хлопнула входная дверь. Стало тихо.
Алексей на цыпочках отошел от двери и наклонился над Тюкавкиным. Крови, смешанной с блевотиной, натекло изрядно, лицо и ногти синели неправдоподобно быстро.
– Вот так, значит. – Алексей выпрямился, поглядел в угол. Валька, белая как бумага, сидела, закутавшись в одеяло, и вытаращенными глазами смотрела в одну точку.
– Эй! – шепнул Алексей. Она не шелохнулась. Алексей прокрался к дверям и встал впритык к ним, прижавшись к стене спиной. За дверями дышали – несколько часто, но ровно.
– Не притомился, начальник? – спросил Алексей. – Может, договоримся?
– Не о чем мне с тобой договариваться, – сказали из-за двери.
– Это как посмотреть. Ты открываешь дверь, я ухожу...
– Ну и?
– Ну и цел будешь. Не трону.
– Не тронет он! Как бы я тебя не тронул. У меня оружие.
– Так и я не пустой. Может, шмальнуть тебе через дверь для острастки?
– Давай-давай, усугубляй.
– Чего усугублять-то? Дальше некуда.
– Это не скажи. Мокруха бытовая, по пьянке. Будешь себя вести, лет шесть отпаришься и гуляй.
– Я на зону не пойду.
– А куда ты на хрен денешься?
"Однако и вправду – куда?" – подумал Алексей. Взгляд его упал на Вальку, застывшую на своей лежанке.
– Слышь, начальник, тут еще хозяйка осталась. Открывай давай, а то я ее, как свинью, зарежу.
– Валяй, режь. Тогда точно вышку схлопочешь.
– Я ведь не шучу.
– А пусть-ка она сама голосок подаст. Алексей подошел к Вальке – под ногами что-то хрустнуло, – с силой дернул за волосы. Она, как куль, перевалилась через, край кровати и шлепнулась на пол. Алексей поднял ее голову. Удивительные глаза по-прежнему смотрели в одну точку, не мигая.
– А-а-а! – крикнул Алексей. – Да пошли вы все!..
Он подбежал к окну и рванул раму на себя.
– Стоять! – крикнул из-за двери Миронов.
– Сам постой, – сказал Алексей и вышел на узкий наружный подоконник.
Слева подоконник упирался в глухую боковую стену эркера. Справа рядом с окном проходил водосток. Это обстоятельство открывало три пути – и все довольно рискованные. Можно было попробовать спуститься по трубе на улицу. Либо попытаться залезть по ней на крышу. Либо, обогнув водосток, вломиться в соседнее окно.
Алексей, вжимаясь в стену, начал перемещаться к трубе. Побелевшие пальцы одной руки еще держали оконный косяк, а другая рука коснулась трубы. Алексей раскачался и круговым движением перекинул левые, дальние от трубы, руку и ногу как можно ближе к трубе. Ноги соскользнули с подоконника, но руки уже крепко обхватили трубу.
– Вот он! – заорали снизу, с улицы. – Вот он, убийца! Держи его!
Алексей оплел трубу ногами и начал на руках подтягиваться вверх.
Гнилой штырь, на котором крепилось к стене предпоследнее сочленение трубы, щелкнул и обломился. Трубу со вцепившимся в нее Алексеем повело назад. Вместо щербатых кирпичей перед его глазами поплыло оловянное утреннее небо.
– А ведь куклу-то растоптал... – укоризненно произнес в его голове чужой голос.
Что-то ткнуло его под лопатку. В обнимку с отодранным куском трубы он полетел вниз...
К нему бежали Джон Терентьевич и два милиционера. Один на ходу запихивал в кобуру теплый револьвер.
Из раскрытого окна несся истошный, душераздирающий женский вопль. Это кричала Валька.
Алексей лежал в нелепой вывороченной позе в лужице крови. Часть этой крови вылилась из дырочки в спине.
XI
Сначала по поводу исчезновения Алексея Аде пришлось объясняться с одной матерью – Клаву она с порога отправила укладывать расшалившегося Никитушку.
– Что ты ему говорила? – спросила Анна Давыдовна, не сводя с Ады пронзительного взгляда.
– Да ничего я ему не говорила! – истерически взвизгнула Ада и уже спокойнее продолжила: – Только то, о чем мы с тобой условились... Ну и что в таких случаях полагается...
– Полагается... – задумчиво повторила мать. – Ничего ему не обещала – отбайлу своего бросить, с ним на край света бежать?
– Что я, ненормальная? – фыркнула Ада.
– А он тебе?
– Ничего особенного... Повторяю, все было как надо, замечательно все было! А утром просыпаюсь – нет его, только вещички на кухне сложены и записка эта идиотская!
– И все? – Анна Давыдовна очень пристально посмотрела на дочь. Та выдержала ее взгляд. – Ну ладно. – Мать встала с кресла. – Может, так оно и лучше. Так или иначе, пришлось бы его отсюда как-нибудь выпроваживать, оставаться ему здесь было бы нехорошо. Теперь давай думать, что остальным скажем.
С Клавой объяснялась сама Анна Давыдовна. А режиссура была такая: уложив Никитушку, Клава собрала чай в столовой и, когда хозяева вышли туда, спросила, естественно, отчего не идет ужинать Лексей Ивардович. При этих словах Ада вздрогнула, изменилась в лице и выбежала из комнаты. Анна Давыдовна усадила озадаченную Клаву и сказала:
– Клава, наш Алексей Эдуардович оказался, увы, подлецом, последним негодяем. Когда мы попросили его привезти Адочке ключи, он воспользовался тем, что оказался с ней наедине, и попытался прямо на кухне изнасиловать Адочку...
Клава всплеснула руками.
– Вот антихрист! А прикидывался-то...
– Она, слава Богу, отбилась, ударила его сковородкой. А когда он очухался, велела убираться на все четыре стороны.
– Ишь ты!.. А ну как воротится? Мне за Никитушку боязно...
– Не воротится. Ада ему очень доходчиво растолковала.
– Сковородкой-то? – Клава прыснула в кулак.
– Меня другое беспокоит: послезавтра возвращается Всеволод Иванович. Он, конечно, захочет знать, куда подевался его любимый племянничек. Давайте, Клава, придумаем что-нибудь вместе. Услышать правду ему будет уж очень неприятно, да и для Ады нехорошо получится.
– Оно так, – подумав, согласилась Клава. – Сомнения всякие пойдут: а вдруг промеж них было чего, оба молодые ведь...