Полагаю, что вышепоименованные лица добровольно выполнят административное распоряжение о вызове на работу. Считаю возможным предоставить им имперское гражданство. Обязанности заведующего лабораторией могут быть возложены на д-ра Силиса, который не был замечен в какой бы то ни было нелояльности к национал-социализму. В заключение беру на себя смелость напомнить, что я в течение последних лет работал в лаборатории в качестве научного сотрудника. Хайль Гитлер!
д-р Реттегер, гауптштурмфюрер СС
Документ No3
S.Az14fl3 Веймар-Бухенвальд,
Начальнику лагеря превентивного заключения
Концлагерь Бухенвальд
Веймар - Бухенвальд, 23 ноября 1944 г.
Заключенный (полит.) No 1233, Упит Пауль, род. 7. 8. 1910 г. в Даугавпилсе, умер 23 ноября 1944 г. в 8 час. 20 мин. Причина смерти: дизентерия.
1-й экз. Политическому отделу концлагеря Бухенвальд
Документ No 4
Концлагерь Бухенвальд
Веймар - Бухенвальд, 23 ноября 1944 г.
Лагерный врач
О заключенном (политич.) No 1227, Смилга Эдгар, род. 6. 3. 1909 в Риге, умер 23. XI. 1944 в концлагере Бухенвальд.
Основание; Ваш письменный запрос.
Приложение 1
Г-же Марте Смилга
Гамбург
Хопфенштрассе, 6
Как и все другие заключенные, Ваш муж, будучи доставлен в концлагерь Бухенвальд 12. XI. 1944, был подвергнут тщательному медицинскому освидетельствованию. При освидетельствовании было установлено сильное расширение сердца вправо. На основании этих данных Ваш муж был освобожден от работы и взят под медицинское наблюдение. 18. Х1. 1944 был сделан рентгеновский снимок, который вы найдете в приложении.
23. XI. 1944 около 13 час. 45 мин. Ваш муж в бессознательном состоянии был доставлен его товарищами по заключению в лазарет. Немедленная медицинская помощь не смогла оказать влияния на состояние пациента. Смерть наступила 23. XI. 1944 в 14.00 час. Причина смерти: паралич сердца.
Я сожалею о внезапной смерти Вашего мужа вдали от своих родных, тем более, что со стороны врачей все было сделано, чтобы сохранить его здоровье.
Лагерный врач концлагеря Бухенвальд
оберштурмфюрер СС запаса (подпись).
18
Сквозь двойное стекло координационно-вычислительного центра Подольский видел бескрайное бетонированное поле. Глянцевитые сосульки весело и ослепительно истекали водой. Но было холодно, и капель застывала в тени мутными ледяными шариками. Ледяная глазурь покрывала и ажурные конструкции дальних стартовых установок. Тронутые лучами утреннего солнца, они сверкали неистовым хрустальным блеском.
Дул южный ветер. Над горизонтом неслись рваные облака. Влажное дыхание Атлантики, напоенное душистой теплотой циклонов и светом тропических гроз, обрушивалось на прозрачную стену телеметрического зала. Слышно было, как гудит ветер в алюминиевой чаше радиотелескопа.
- Не надоело еще?
Михаил обернулся. За спиной стоял Урманцев, зябко поеживаясь и потирая ладони.
- А-а... Это вы, Валентин Алексеевич...
- А ты все загораешь здесь?
- Надоело! Все не запускают и не запускают. И, главное, даже не говорят, когда...
- Такой уж порядок.
- Да знаю я... Больно уж долго только...
- А может, они уже запустили. Ты-то почем знаешь?
Михаил недоверчиво усмехнулся и показал пальцем в сторону стартовых площадок:
- Никакого шевеления за последние трое суток там не замечено, товарищ начальник.
- Вот чудак-человек! И кто тебе сказал, что запускать будут именно там?
- Мне? Никто ничего не сказал... А где же еще, если не там? Мы же здесь.
- Тут такое хозяйство, что... Одним словом, запуск может быть произведен где угодно. Отсюда только будет послана команда. Посему не торчи ты у окна. Сходи лучше в буфет. Будешь нужен - вызовут по радио. Там есть динамик.
Подольский со все возрастающим удивлением слушал Урманцева. Впервые он видел сдержанного и самоуглубленного Валентина Алексеевича таким возбужденным. "Наверное, волнуется за свой телеинтерферометр", - подумал Михаил и спросил:
- Как вы полагаете, сегодня запустят? Хорошо бы запустили, а то ждать уже невмоготу.
- Попей-ка пивка, полегчает.
- Да что это вы меня в буфет гоните!.. Может, проверить еще раз? А, Валентин Алексеевич?
- Все уже проверено и учтено могучим ураганом.
- А криостаты? Вдруг пригодятся на крайний случай?
- Криостаты? В космический холод криостаты?! Ну нет, брат, я не намерен обогревать своими дровами вселенную.
Он неожиданно засмеялся. Шумно и коротко, точно весенний ливень прошел. Михаил недоуменно уставился на Урманцева.
- Ты прости, брат, - Урманцев смутился. - Это я так, от избытка чувств... Анекдот вспомнил один, исторический. Хочешь расскажу?
Михаил кивнул.
- Так вот, Миша. Ты со своим криостатом напомнил мне старика Нернста. Мало кто знает, что на досуге великий творец третьего начала термодинамики разводил рыбок. Однажды какой-то дурак спросил его: "Почему вы выбрали именно рыб? Кур разводить и то интереснее". И знаешь, что ему ответил Нернст? Он совершенно невозмутимо изрек; "Я развожу таких животных, которые находятся в термодинамическом равновесии с окружающей средой. Разводить теплокровных - это значит обогревать своими деньгами мировое пространство". Недурно, правда?
- Это мне тоже напоминает один афоризм, - рассмеялся Михаил. - Голубевод говорит: "Не понимаю, как это можно быть кролиководом!"
- В самую точку, - согласился Урманцев и, прищурившись на солнышко, сладко вздохнул. - Хорошо, брат! Весна, тает все... Кстати, о таянии... У того же Нернста, говорят, стояла на столе пробирка с дифенилметаном, который плавится при 26 градусах. Если в одиннадцать часов утра кристаллы начинали таять, Нернст говорил: "Против природы не пoпpeшь!" И, захватив полотенце, отправлялся купаться на реку.
- Тонкий намек на купание? Хотите примкнуть к здешней команде моржей? Они каждое утро отправляются к местной проруби. Могу проводить.
- Экий ты злюка, право... Я ведь к чему весь разговор-то веду? Пойдем в буфет, хоть пива выпьем. У меня ведь, черствый и неделикатный ты человек, вчера предварительная защита была...
- Ну! Что же вы молчали, Валентин Алексеевич?!
- Да ты разве поймешь, - притворно вздохнул Урманцев и обреченно махнул рукой. - Ты не поймешь мятущуюся душу и не пойдешь с ней в буфет.
- Пойду! Пойду, Валентин Алексеевич. В буфет пойду. Я - такой...
- Тогда в темпе.
Они попросили четыре бутылочки "двойного золотого". Валентин Алексеевич поймал убегающую через край пену губами. Потом взял стакан и быстро выпил. Второй стакан он осушил уже мелкими неторопливыми глотками. И только после этого, всыпав в пиво соль, которая закипела на дне стакана мельчайшими белыми пузырьками, стал медленно цедить напиток сквозь зубы.
- Дюжину раков сюда бы! Или, на худой конец, сушеных креветок.
- Можно еще моченый горох или соленую соломку, - поддакнул Михаил.
- Соленые бублички тоже очень хороши.
- Эстонцы берут к пиву салаку, - Михаил едва заметно улыбнулся.
- Датчане предпочитают плавленый сыр с перцем.
- А чехи - роглики с крупной солью, укропом и тмином.
- Зато английский докер всему предпочтет булку и коробку крабов.
Михаил засмеялся и, поперхнувшись пивом, закашлялся.
- Сдаюсь, Валентин Алексеевич! - сказал он, откашлявшись. - Вы гурман и знаток, а я только сын лейтенанта Шмита. Расскажите лучше, как прошла предварительная защита.
- Тяжело прошла. Со скрипом.
- Иван Фомич?
- И он тоже. Но особенно кипятились престарелые кандидаты. Один из них так прямо и сказал: "Я, дескать, Валю еще студентом помню, а он уже в доктора лезет"...
- Ну и...
- За меня академик один вступился. Очень остроумный мужик. "Правильно, говорит, - вы рассуждаете. Абсолютно верно. Дадим ему докторскую степень лет в семьдесят, чтобы через год он благополучно скончался от инфаркта". Тут, конечно, поднялся хохот. Кто-то вспомнил про Эйнштейна и Галуа... кто-то привел данные, что средний возраст нобелевских лауреатов по физике тридцать два года - в общем, сошло.