- Неужели только об этом и шла речь на защите?
- О чем же еще? Ведь все свои! Работа моя им уже в зубах навязла, сколько раз слушали... Потому-то и возник сей глубоко принципиальный спор. Многое еще в нашем научном деле предстоит налаживать... Многое!
- Главное, что хоть кончилось все благополучно.
- Да. Выпьем.
- А Иван Фомич что?
- О! Этот иезуит. Игнатий Лойола! Он облил меня тягучим потоком патоки. Хвалил и превозносил до небес. Называл меня великим, гениальным и все такое прочее.
- Зачем?
- А ты не понимаешь? Чтобы вызвать противоположный процесс. Он набивался на возражения. А чем ему можно было возразить? Только тем, что я не великий и не гениальный. Пусть это тривиальная истина, но если ее вещают на предварительном обсуждении, впечатление получается неважное. К счастью, все поняли, к чему он клонит, и фокус не удался. Поэтому в конце обсуждения он еще раз взял слово и, как он сам выразился, честно и нелицеприятно заявил: "Хотя я не сомневаюсь, что работа выполнена на высоком экспериментальном и теоретическом уровне, но не подождать ли нам результатов космической проверки". Каков?
- Беспринципный человек.
- Ладно, бог с ним. Директор ему популярно объяснил, что к чему.
- А он что?
- Берет двухмесячный отпуск. В Мацесту поедет.
- Неужели он так и будет портить людям кровь?
- А что с ним можно поделать? Человек он ловкий и, где надо, тихий и ласковый. В одном он только ошибся.
- В чем?
- Он делит людей либо на дураков, либо на себе подобных. В этой ограниченной схеме слишком мало степеней свободы, чтобы можно было спекулировать до бесконечности. Вот его и раскусили. Вчера я это хорошо понял. И он по-своему тоже это понял. Теперь ему будет среди нас нелегко. Придется либо перестраиваться, либо искать себе другую фирму. Сама наша жизнь исправляет таких людей. Так-то, брат.
- Вы думаете, он исправится?
- А куда ему деваться? В душе-то он, конечно, не переменится, но вести себя станет приличней. Вот увидишь, каким он вернется из Мацесты. Человек он хитрый и сам себе не враг.
- Посмотрим...
- Да, почему ты не публикуешь свою статью?
- Какую статью?
- А ту, что мне показывал. Об энергетическом расщеплении вакуума.
- Это не моя статья. - Подольский покраснел и отвернулся.
- А чья? - удивился Урманцев.
- Ее выдал Черный Ящик. Я давно хотел рассказать вам, но было стыдно... Это все время не давало мне покоя... Мучило.
- Мучило, говоришь! - воскликнул Урманцев, вскочив из-за стола. Глаза его сверкали неистовой радостью. Он был похож на Нельсона во время битвы при Трафальгаре. - Мучило?
Подольский недоуменно смотрел на него.
- И меня тоже мучило! И сейчас, признаться, где-то под сердцем сосет. Конечно, я понимаю, что все это пустые страхи. Расчет есть расчет. Физика, слава богу, наука точная. Но... Ты понимаешь, ведь и перед испытанием первой атомной бомбы многие опасались цепной реакции...
- Так вы думаете, что возможна цепная реакция аннигилирующего вакуума? Подольский тоже вскочил.
- Нет... Не думаю. Если б я так думал, то никогда бы не пошел на этот эксперимент. Теория есть теория... Просто дурацкие страхи, безотчетное опасение, что ли...
- Внимание! Внимание! - заорал над ними динамик.
- Все по местам! В двенадцать часов четырнадцать минут будет произведен запуск...
Они вскочили одновременно и, опрокидывая стаканы и стулья, ринулись к двери.
... -Спутник вышел на орбиту, - улыбаясь с телевизионного экрана, сообщил диспетчер. - Передою параметры: начальный период обращения - 88,7 минуты...
- Приготовиться! - скомандовал Урманцев.
Телеметристы и физики замерли у своих рабочих мест. Прозрачная стена сделалась матовой. Потом в зале стало темно. Горели только осветительные панели у рабочих мест и переливались разноцветные лампы приборов.
- Команду с земли подать в 13 часов 54 минуты, - сообщил диспетчер. Урманцев включил время. В динамиках застучал метроном.
Михаил не отрывал глаз от осциллографа, на котором непрерывно бежала световая капля. После старта, последовательного отделения ступеней и выхода ракеты-носителя на орбиту капля оставалась неизменной. Она больше не удлинялась и не разрывалась пополам, как делящаяся бактерия, не падала вниз.
- Даю счет! - сказал в микрофон Урманцев, и сразу же:
- Двадцать шесть.
Михаил включил программный сигнализатор.
- Двадцать пять.
Осторожно коснулся пальцами тумблера с зеленой точкой на рычажке.
- Двадцать четыре.
Крепко зажал рычажок пальцами.
- Двадцать три.
Перед ним зажглась зеленая лампа. "Будет гореть две секунды".
- Двадцать два.
- Двадцать один.
Лампа погасла.
- Двадцать.
Быстро включил тумблер. Дрогнула зеленая стрелка потенциометра, соединенного телеметрической связью с интерферометрами на спутнике...
- Два!
В глазных яблоках появляются пульсы, которые колотятся о закрытые веки.
- Один!!
Он раскрывает глаза и хватается за красный тумблер. Красная лампа горит.
- Ноль!!!
Короткое слово падает, как камень в глубокий колодезь. Рука автоматически включает тумблер. Самописец на красном потенциометре не движется.
- Сигнал должен дойти и вернуться, - слышит он чужой хриплый голос.
"Это, кажется, Урманцев... Почему у него такой голос... Простыл от холодного пива... Сигнал должен дойти, хотя он и летит со скоростью света. Урманцев как будто читает мои мысли".
- Есть! - вырывается единодушный вопль.
Самописец резко падает вниз и, чуть помедлив, возвращается назад, оставляя после себя острую пику из красной туши.
"За какие-то доли секунды иногда успеваешь прожить целую жизнь", - думает Михаил, но сейчас же ловит себя на том, что это чужая фраза, где-то читанная и, наверное, не один раз. Осциллограф мертв. Световая капля померкла.
- Связь со спутником потеряна, - докладывает телеметрист.
- Взорвался? - вскрикивает Михаил.
- Не думаю, - очень спокойно отвечает Урманцев. - Это было бы превосходно, если бы он взорвался. Но не думаю, чтобы концентрация выбитых из вакуума пар оказалась столь значительной. Но аннигиляции, во всяком случае, налицо! Вакуум выдал кванты! А, старик? Пространство рождает вещество! Ну, что ты на это скажешь?
Он кивает на красный потенциометр.
- Это взрыв вывел из строя телеметрическую систему? - спрашивает Михаил.
Но Валентин Алексеевич только пожимает плечами. Потом они выходят из зала и, ломая спички, закуривают сигареты.
- Как назывался тот номер, с которым ты выступал в цирке? - неожиданно спрашивает Урманцев.
- "Полет к звездам". А что?
- Нет, ничего. Очень хорошо назывался...
2 Заключенный, ответственный за порядок (нем.).
3 Презрительная кличка нацистских бонз.
4 В основу понятия "гомеостаз" (понятие, введенное Кэнноном) положены следующие принципы: 1) каждый механизм "адаптирован" для достижения своей цели; 2) его цель состоит в удержании величин тех или иных существенных переменных в физиологических пределах; 3) почти все функционирование вегетативной нервной системы животного обусловлено такими механизмами (из книги У. Р. Эшби. Конструкция мозга, М, И Л, 1962).
5 Комильтоны - члены одной и той же студенческой корпорации в буржуазной Латвии.
6 Яункундзе - барышня (латышк.).
7 Герой рассказа Шамиссо "Чудесные похождения Петера Шлемиля".
8 пура - 50 килограммов (латышск.)
9 А все-таки она вертится (лат.).
10 Альдины - инкунабулы, первопечатные книги, напечатанные в типографии Альдо Манучи в Венеции.
11 Отыди, сатана! (лат.).