После расформирования ОПРБ нераскрытое дело Йесперсен передали в убойный отдел полицейского участка на Семьдесят седьмой улице, поскольку географически место преступления входило в зону его ответственности. У тамошних сыщиков хватало своих нераскрытых дел, и очередное не стало приоритетом. Новые записи в досье появлялись все реже и касались в основном запросов о ходе следствия, поступавших со стороны. Местные детективы вели расследование, мягко говоря, без особого рвения, но члены семьи и коллеги Йесперсен, успевшей сделать себе имя в международном журналистском сообществе, не забывали о ее судьбе. Письма от них поступали достаточно регулярно до тех самых пор, когда дело списали в архив. После этого все запросы о расследовании убийства Аннеке Йесперсен оставались без ответа, поскольку никто больше не возвращался к собранным материалам.
Странно, но личные вещи покойной остались не востребованными членами ее семьи. В архивных коробках по-прежнему лежал ее рюкзак и все остальное, что передал полицейским управляющий мотеля «Тревелодж» на бульваре Санта-Моника, обнаружив одну из опубликованных в «Таймс» фамилий жертв насилия в книге регистрации постояльцев. Поначалу он посчитал, что Аннеке Йесперсен попросту сбежала из гостиницы не расплатившись, и сложил ее вещи в шкафчик своей камеры хранения. Но, узнав о ее смерти, передал их в распоряжение ОПРБ, сотрудникам которой выделили для работы временные помещения в центральном здании полицейского управления.
В рюкзаке, который Босх достал из архивной коробки, оказались две пары джинсов, четыре белые рубашки из хлопка, набор нижнего белья и носков. Йесперсен явно привыкла путешествовать налегке, упаковав для отпуска не больше вещей, чем взяла бы на войну. Впрочем, она и собиралась в зону военных действий сразу по окончании короткого путешествия по Соединенным Штатам. Редактор ее газеты сообщил «Таймс», что из США Йесперсен должна была вылететь в Сараево, то есть в ту часть бывшей Югославии, где несколькими неделями ранее началась настоящая заваруха. Средства массовой информации уже передавали многочисленные сообщения о массовых изнасилованиях и этнических чистках, так что Йесперсен направлялась в самое пекло. У нее уже был забронирован авиабилет на следующий понедельник, когда вспыхнули беспорядки в Лос-Анджелесе. По всей вероятности, она запланировала здесь лишь краткую остановку, чтобы поснимать погромы в качестве легкой разминки перед тем, с чем ей предстояло столкнуться в Боснии.
В другом отделении рюкзака лежали ее датский паспорт и несколько упаковок неиспользованной тридцатипятимиллиметровой пленки.
Штамп в паспорте свидетельствовал, что Йесперсен прибыла в США через нью-йоркский аэропорт имени Кеннеди за шесть дней до гибели. Согласно данным расследования и публикации в газете, она путешествовала одна и успела добраться до Сан-Франциско, когда был оглашен печально известный приговор, а Лос-Анджелес погрузился в хаос.
Не сохранилось никаких сведений, где еще Йесперсен успела побывать на территории США за пять дней, предшествовавших беспорядкам в Лос-Анджелесе, и никого это не заинтересовало. Следователи явно посчитали, что подобная информация не поможет им раскрыть убийство.
Ясно было другое. Вспышка насилия в таком городе, как Лос-Анджелес, послужила для репортера Йесперсен достаточно соблазнительной приманкой, чтобы изменить свои планы и провести ночь за рулем машины, взятой напрокат в международном аэропорту Сан-Франциско. Утром в четверг, 30 апреля, она явилась в пресс-службу полицейского управления Лос-Анджелеса, где предъявила свой паспорт и удостоверение журналиста, чтобы получить пропуск.
Босх, который в 1969 и 1970 годах воевал во Вьетнаме, встречал там немало журналистов и фотографов как на базах, так и непосредственно в зоне боевых действий. И практически в каждом из них подмечал уникальную форму храбрости. Это была не солдатская отвага, а почти наивная вера в собственную неуязвимость. Казалось, они искренне считали, что камеры и удостоверения представителей прессы послужат магическими доспехами, способными уберечь их от смерти при любых обстоятельствах.