– Иттрий, кажется, применяют в радиоэлектронике? – заметил Гуков.
– И там, и для легирования сталей, и еще кое-где, – ответил Иван Артемьевич. – Словом, овладение редкоземельными элементами имеет важное государственное значение, и технологическая схема Кравченко давала принципиальное решение этому. Собственно, вся лаборатория «Сигма» переключилась на разработку и техническое воплощение его идеи.
– Кто знал об этих работах? – спросил Гуков.
– Знали многие, – вздохнул директор. – Увы…
– Инженер Кравченко впервые сообщил о своем открытии на научно-технической конференции в Каменогорске, – пояснил Королев. – Это уже потом было принято решение о переводе работ в этой области на закрытый режим.
– Но в его выступлении не было ничего конкретного, – возразил Ружников. – Только сама идея…
– Этого, видимо, было достаточно, чтобы заинтересоваться и самим инженером, и исследовательскими работами, – сказал Гуков. – Во всяком случае, вы видели, что по тем бумагам, которые обнаружены у Ирины Вагай, можно судить о главном в предложении Кравченко.
– Да, – сокрушенно произнес директор, – там есть все или почти все. Ведь разработка технологической схемы почти закончилась, осталась доводка второстепенных деталей. Еще немного – и мы хотели представлять Кравченко к Государственной премии. С Москвою это согласовано.
– А остальные работники лаборатории? – спросил Королев.
– Они не имеют отношения к самой идее создания новой технологии, но активно помогали Петру Тихоновичу в дальнейшей разработке процесса.
– Кто знал о существе работ? – задал вопрос Андрей Иванович.
– Кроме самого Кравченко, конечно, еще заведующий лабораторией, Александр Васильевич Горшков и его заместитель инженер Муратов.
– Инженер Муратов? – спросил Гуков.
– Да, Михаил Сергеевич Муратов. Весьма способный исследователь, талантливый инженер. А что?
– Да нет, ничего. Нам бы, Иван Артемьевич, хотелось посмотреть этих людей, но так, чтоб не вызывать лишних разговоров.
– Они будут сейчас на планерке.
– Вот и отлично. С вашего разрешения, мы посидит здесь с Андреем Ивановичем, – сказал Королев. – А затем оставьте всех троих, заведите какой-нибудь разговор. После этого пусть останется инженер Муратов. Товарищ Гуков, да и я тоже, хотим задать ему несколько вопросов.
Инженер Муратов заметно нервничал.
Он вздрогнул, когда Андрей Иванович спросил его, знаком ли Михаил Сергеевич с Ириной Вагай, и с тех пор беспокойство не оставляло инженера.
– Да, – сказал он, – я был знаком с Ириной Вагай.
– И хорошо знакомы? – спросил Гуков.
Они беседовали в кабинете директора комбината вдвоем. Ружников любезно согласился предоставить им его, а Королев предложил Андрею Ивановичу провести эту встречу самому.
– Меня Муратов может знать в лицо, и потому незачем раньше времени информировать его о том, что его особой в связи с Ириной Вагай интересуется подобная организация. А ты можешь выдать себя за кого угодно.
Инженер Муратов на вопрос Андрея Ивановича ответил не сразу.
– Видите ли, – начал он, – наше знакомство с Ириной… Как вам сказать… Это было нечто особенное… А собственно говоря, какое вам до всего этого дело? На каком основании вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?
Гуков успокаивающе улыбнулся:
– Извините, Михаил Сергеевич, вы правы. Я должен был представиться и объяснить существо дела, которое привело меня к вам. Я представитель прокуратуры области, из Каменогорска. К нам поступило заявление, анонимное правда, будто с Ириной Вагай произошел не несчастный случай. Пишут о том, что она якобы покончила с собой…
– Покончила с собой?! – вскричал Муратов. – Но ведь это же абсурд! Форменная чепуха!
– Почему? – спросил Гуков. – Почему вы так считаете? Что вам известно об этом? Говорите!
Михаил Сергеевич опустил голову.
– Я любил ее, – тихо произнес он. – Я очень любил Ирину.
Наступило молчание… Инженер Муратов поднял голову.
– Я закурю, можно? – спросил он, опустив руку в карман.
– Конечно, конечно, Михаил Сергеевич!
– Да, я любил Ирину Вагай, готов сейчас сказать об этом, если мои признания помогут вам объяснить ее загадочную смерть.