Иринии, не отходившей от Роксаны ни на шаг, и место досталось в одной повозке. После давнего разговора Леон тоже старался держаться в непосредственной близости. Ощущая себя курицей, окруженной цыплятами, Роксана ловила себя на том, что эти молчаливые, полные нелепой надежды глаза, вселяют ей чувство уверенности в том, что она действительно может им чем-то помочь.
Влажный воздух и близость реки меняли окружающую природу. По обеим сторонам дороги тянулось редколесье. Конечно, до настоящих лесов, тех, что своим величием поражали воображение, было еще далеко. Но буйное цветение низких кустов багряника, встречавшего и провожавшего обоз с рабами, радовало глаз праздничным красным цветом.
Леон сидел рядом с Роксаной. С той ночи, когда она вернула его к жизни, он смотрел на нее как смотрит собака, обретя нового хозяина. Такая молчаливая признательность пугала девушку. Тем, что находила отклик в душе — чувство ответственности за жизнь другого человека.
Был еще один человек, питающий к обществу Роксаны болезненное пристрастие, однако к рабам он не имел никакого отношения. Рядом с повозкой, не удаляясь и не приближаясь — на поджарой кобыле солодовой масти ехал Протас. Темные кудри закрывали пол-лица, но это не мешало короткому острому взгляду время от времени вырываться на свободу. Тогда Роксане приходилось дарить ему ответный — не хотела, чтобы у него сложилось обманчивое впечатление будто она его боится. Эта бестолковая игра в пятнашки продолжалась до тех пор, пока девушке не надоело.
— Я бы на твоем месте не стал бы радоваться, что в живых остался.
В первый момент Роксане показалось, что Протас разговаривает с лошадью. Уж больно ласково звучали его слова, а рука в такт словам нежно похлопывала норовистую лошадь по холке. Сомненья развеялись сразу после того, как разбойник убрал волосы со лба и посмотрел на девушку.
— Злится, гаденыш, что жив остался, — в самое ухо шепнула Ириния. На ухабе повозку тряхнуло и ей пришлось изо всех сил вцепиться в железный прут.
— И зубы бы не скалил, — Протас опять похлопал лошадь и та, в благодарность за ласку действительно оскалилась, показав зубы.
Роксане показалась такое совпадение забавным и она усмехнулась. И успела удивиться: нет худа без добра — всего месяц прошел без кочевников и уже улыбаться научилась! Ее усмешка хлестнула Протаса как удар плетью. Рука его, удерживающая поводья, сжалась в кулак.
— Давай, давай, смейся, — задушевно посоветовал он. — Не долго тебе осталось. Я самолично позабочусь о том, чтобы тебя купил самый свирепый северянин. Смейся — скоро слез не хватит судьбу свою оплакивать. Не знаешь если еще, так я тебе расскажу, как на севере с девками поступают. Шаман опаивает их зельем так, что в спячку впадают, как медведь толстолапый. Будут тебя как девку продажную из юрты в юрту таскать. А через год очнешься — себя не узнаешь. Кожа да кости от тебя останутся, а внутри все сдохло. И рада будешь, чтобы тебе горло кто-нибудь перерезал, так меня рядом не будет…
— Жаль, что не будет, — не удержалась Ириния, но тихо, так, чтобы слышала только соседка. — А иногда по-другому бывает: в жены тебя берут и весь стан тебя как королеву на руках носит.
— А я, — карие глаза Протаса мечтательно уставились на Роксану, — через год туда заявлюсь, да погляжу на тебя. Вернее на то, что от тебя останется.
— А смелости хватит? — Роксана открыла рот, уже сожалея, что снизошла до ответа. — На севере с мужиками придется разговаривать, а не с бабами воевать.
— Ты, сука, говори, да язык прикусывай, не ровен час отрежут. А то не посмотрю на то, что смерть твоя легкая мне радости не доставит, возьму да ножик в тебя метну. Аккурат, — он прищурился, — под шею войдет. А Корнилу скажу…
— Ты когда метать будешь, смотри не промахнись. Потому что я во второй раз точно тебя в живых не оставлю.
Протас стегнул лошадь и подъехал к повозке.
— Хотел тебя на хуторе оставить, — сквозь зубы сказал он, — чтобы ты нахлебалась дерьма по уши…
— Твоего, что ли, дерьма?
Но Протас ее не услышал или сделал вид, что не слышит.
— Да мужики тобой погнушались. Не нужно нам, говорят, то, что кочевники пользовали.