- Я. Я другое дело. После смерти все для меня стали равны.
- Ты не ответил на мой вопрос.
Вдруг что-то яркое мелькнуло в его глазах.
- Хорошо сказала. Твоя мать имела дурную привычку переспрашивать 'как это?'.
- Я устала тебе объяснять, - она глубоко вздохнула. - Вряд ли ты был знаком с моей матерью.
- Ах, Роксана, и рад был бы ошибиться... Рад? Я оговорился. Знал бы кого благодарить за такой подарок, пусть и после смерти, непременно отблагодарил бы. Наверное, был в прошлой жизни добрый поступок, который мне зачли.
- Ты хотел успокоить меня, что с моими друзьями все в порядке, - напомнила она.
- Правда? - в его глазах мелькнула ирония. - Тогда успокойся: они в безопасности.
- В безопасности на том свете или еще на этом?
- Они в безопасности. Можешь мне поверить. Я ведь кажется, еще не обманывал тебя? А мог бы.
- Слишком дорого мне обойдется моя вера, - зло сказала она.
- Однако, тебе придется мне верить.
- Ты так думаешь?
- Не сопротивляйся, Роксана. Нам с тобой предстоит разделить вечность. Стоит ли портить ее недоверием?
- Я не собираюсь ничего с тобой делить.
- Хорошо, оставим эти надоевшие уговоры. После смерти ты станешь сговорчивей.
- После чего? - в горле пересохло.
- Ты слышала, что я сказал. Тебе отсюда не выйти. И уже очевидно - ни живой, ни тем более мертвой. И лишь от тебя зависит, сделаешь ты свою смерть долгой и мучительной. Или, - он стремительно шагнул к ней. - Я помогу тебе. Один миг...
Руки, сведенные на груди, разошлись. Затрепетало в отблеске света длинное лезвие ножа.
- Нет, - она вжалась в стену, - я не приму смерть из твоих рук. Ты - Отверженный!
- Да. Я Отверженный. Но видит Тьма, всю жизнь я мечтал стать героем, - он шагнул к ней и Роксана вскочила: ей не хотелось лежать у его ног. - Думаешь, я мечтал лежать на поле боя, прижимая руки к остывающей ране? Мечтал чувствовать, что мои глаза - не более, чем пища для ворон? Как вваливаются щеки и стылая кровь обращается в пыль? В то время, когда как черви впиваются в мое тело сотни загубленных мною же душ! Веррийцев, кочевников... Как рвут плоть, пытаясь добраться любой ценой до того, что вернет их к жизни!... Я мечтал стать героем, а стал Отверженным. Я Душегуб и имя дано мне за дела. Когда обрекаешь на смерть сотни людей, меньше всего думаешь о поражении. И даже когда начинаешь понимать, что победы тебе не видать, ты надеешься на чудо. Как? Тебе, такому удачливому, покорившему сотни женщин, с легкостью ведущему за собой людей - разве не должно повезти? Но неизбежно наступает момент, когда от всех мыслей - о победе, удаче - остается одна. Все сотни жизней не стоят одной. Твоей. И ни грана сожаления о том, что поле завалено трупами и виноват в этом ты. Ни грана!
Он стоял рядом с ней. Лицом к лицу. Твердой рукой сжимал нож и в мертвых глазах пылала ярость.
- А потом приходит смерть. А вместе с ней наказание. И страх. Оттого, что у наказания не будет срока давности и все, что тебе осталось - вечность и имя Отверженного. Знаешь, Роксана, - он приблизил рот к ее уху и она приложила усилие к тому, чтобы удержаться на месте. - Они все во мне. Все убитые тогда у Черного Оврага. И кочевники, и веррийцы. Каждая часть моего тела - чье-то сердце, чья-то душа. Я чувствую их постоянно и каждый болит по-своему...
- Берт, - она дышала открытым ртом. Ей казалось, стоит принюхаться - и она почувствует запах гниющей плоти. И бесполезно объяснять себе, что нет у Отверженных могил и скорее всего лежит Берт на том поле, погребенный под грудой трупов, им же обреченных на смерть.
- О такой радости я не смел и мечтать, - шептал он и от холода у Роксаны онемела шея. - После смерти я много думал. Заново проживал прошлую жизнь и пришел к выводу: твоя мать была тем переломом, после которого все пошло не так. Если бы тогда, под Славлем, я не сыграл бы в благородство и не отдал бы ее твоему отцу, она осталась бы со мной. Она - единственная - удержала бы меня.
- Понятно! Во все виновата, оказывается, моя мать! - Она вывернулась из-под его руки и метнулась к противоположной стене. - Но при чем здесь я?!