- Ты - моя награда! Теперь я начинаю думать, что не зря для меня прошли годы страданий. Я искупил болью свою вину! Ты послана мне в награду! Мы будем жить вечно. Ты! Будешь жить вечно!
- В качестве кого? Отверженной? Тебе-то самому нравится такая жизнь?
- Я - другое дело. Ты не будешь страдать, нет! Мы будем вдвоем и только вдвоем. Здесь, в замке, все к твоим услугам: осень, зима, лето...
- Не обманывай себя, Берт. Даже Отверженной я не буду с тобой. После смерти ты меня не удержишь. Отпусти меня... Соверши хоть один добрый поступок, пусть и после смерти. Клянусь, я доберусь до Черного Оврага и похороню твое тело. Ты обретешь покой... Отпусти меня, Берт. Это и будет твое прощение...
Граф стоял на месте и отрицательно качал головой. В мертвых глазах, устремленных мимо нее, Роксана читала свой приговор.
***
Хоть подсвечник оставил, и на том спасибо. Роксана погасила все свечи, кроме одной. Будет разумным зажигать их по очереди, одну от другой, по крайней мере, хватит подольше. Подсвечник был тяжелым, она с трудом удержала его в руках, когда хотела поднять. Долго водила пальцем по причудливым дубовым листьям, огибающим ножку, по гнездам для свечей, вытянутым вперед наподобие открытых детских ладоней. Этим бы подсвечником да по голове с волосами как крыло ворона - мелькнула бесполезная, но утешительная мысль - только не сейчас, а в то время, когда граф был еще жив. Чтобы был у него единственный переломный момент: не встреча с мифической матерью, а один, но точный удар, отправивший его в могилу. Всем от этого было бы лучше - и в первую очередь ему самому.
У каждого своя судьба при жизни и после нее. Девушке было нисколько не жаль графа. Отправляя людей на смерть, поздно в запоздалом раскаянии кусать губы - твоя жизнь не мерило для сотен других, а всего лишь одна их многих.
Загнанной волчицей пробежалась Роксана вдоль стен, дважды останавливаясь перед закрытой дверью. Можно было, конечно, и постучать. Возможно - до чего-нибудь и достучится. Чего допросишься у бездушных созданий, кроме точного удара ножом? И улыбнулась, в угоду собственным мыслям: у нее есть выход - быстрый и практически безболезненный. Если бы это был конец, вполне возможно, дней через пять без еды и питья, доведенная до отчаяния она с благодарностью приняла бы смерть из чужих рук. Но существование в качестве Отверженной, бесчувственное и вечное? Дрожь по телу - неизвестно, каким еще будет проклятье. Вот придется как Мара-морочница людей в лес заманивать и жизнь пить вместе с дыханием. Мара не вечна. Упокоенную морочницу ждет долгожданное забвение. А как скажите убить Душегуба? Вполне может так статься, что его и убить нельзя. Обречена же на вечное скитание Девочка-у-Дороги, проклятое дитя, убившее при рождении мать. Прав был кочевник когда кривился, уж лучше с костром предвечным покой обрести, чем вечное существование в мертвой плоти.
Вместе со страхом пришел холод. Встал за спиной, как жестокий хозяин обнял за плечи, запустил ледяные иголки под кожу.
Напрасно Роксана до боли растирала себе обнаженные плечи - зуб на зуб не попадал. Без остановки ходила по кругу, тщетно пытаясь согреться. И всякий раз, как начало и конец пути - дверь, обитая железом. С заклепками, вбитыми для прочности, изученная до мелочей, она и пугала и манила одновременно. Девушка позволила себе для верности с разбегу навалиться на нее плечом, но откатилась ни с чем, если не считать болезненной ссадины.
От бесполезных попыток в сердце зажглась ярость. Умереть здесь! Не в бою, ловя угасающим сознанием собственный предсмертный хрип, не сорваться в пропасть, захлебываясь в бурном течении реки, не погибнуть под обвалом, вряд ли вообще понимая, что же произошло. Умереть в душном склепе, истаять как свеча, прислушиваясь к звукам, вглядываясь в призрачные образы, являющимся плодом твоего воображения! От голода и жажды превратиться в груду сваленных в углу останков и преподнести себя графу на блюде, слабую, не способную оказать хоть сколько-нибудь достойного сопротивления!
Было от чего застонать, прижимаясь разгоряченным лбом к холодным камням.
Первая свеча догорела. Это отвлекло Роксану от слез бессилия, душной волной подступавших к горлу. Простые действия успокоили, а едва горящий огарок согрел.
Без прежней решимости Роксана заставила себя подняться и снова пойти по кругу. Пламя колебалось от ее движения, и ей приходилось быть осмотрительной, чтобы ненароком не погасить свечу. Тишина голодной собакой набросилась на звук ее шагов. Рвала, коверкала, но чаще жадно глотала.