– И пиво исцелит его? – поинтересовался Даффи, стараясь скрыть свой скептицизм.
– Да. Наш король обессилел, ранен, силы его растрачены. Из черного он почерпнет силу и нрав Финна, первого короля, и вновь восстановит владычество в своих землях.
– Зачем тогда ждать до октября и не разлить черное раньше? Когда речь идет о семи столетиях, несколько месяцев…
– Нет, – произнес Аврелиан. – Срок нельзя пододвинуть. Круг должен быть пройден полностью: звезды, приливы, даты рождений играют роль не меньшую, чем собственно процесс пивоварения. Черное будет разлито тридцать первого октября, и ни днем раньше. – Он поднял встревоженный взгляд на Даффи. – Теперь ты, вероятно, понимаешь, отчего Ибрагим так торопится уничтожить пивоварню.
В два часа утра остатки посетителей были отправлены по домам, светильники потушены. Решив, что уборка подождет до утра, прислуга разбрелась по постелям. Даффи вышел на задний двор, но и там не горел ни один огонь, все викинги мирно храпели в конюшне, нигде не видно было новых заложенных петард – и он вернулся внутрь. Несмотря всего на четыре часа сна накануне, суету и обильные возлияния прошедшего вечера, ему не спалось. В темноте он присел за свой стол. “Как всегда, – думал он, – Аврелиан сумел уклониться от ответа на вопрос, интересующий меня более всего: кто или что я в этом хитросплетении! Отчего я так занимаю всех – от Вакха до Ибрагима?”
С кухни донеслись приглушенные голоса, говорящие на итальянском, и он бесшумно отодвинулся со стулом поглубже в тень.
– Есть вести от Климента? – спросил один.
– По правде сказать, – ответил второй, – похоже, на сей раз он таки пришлет войска. Более того, он готов даже пойти на временный союз с Лютером, чтобы Запад мог без опаски собрать все силы против Оттоманской империи.
Двое собеседников вышли из кухни и стали подниматься по лестнице, не заметив Даффи. В одном ирландец узнал Аврелиана, другой был смуглый кудрявый паренек Джок, тот самый, что раньше вечером при встрече с Даффи поглубже надвинул шляпу.
“Ого! – подумал ирландец. – Разве в Венеции Аврелиан не уверял, что не говорит по-итальянски? Кстати, именно в Венеции я впервые видел этого Джока, но тем вечером на Ясеневую среду он представился Джакомо Гритти. Что же выходит?”
Волшебник и юноша поднялись по ступеням, их шепот стих наверху.
“Так эти двое заодно? – размышлял дальше Даффи. – Тогда неудивительно, что в Венеции молодой Гритти спас мне жизнь и указал безопасный корабль, но это никак не объясняет, зачем ему с братьями надо было набрасываться на меня накануне вечером. Если только то нападение не было подстроено… Несомненно одно – меня постоянно водят за нос, непонятно зачем. Мне совсем не по нраву, когда посторонние лезут в мои дела, но куда хуже, если они знают об этих делах больше меня”.
Он встал и направился в комнату прислуги, по дороге прихватив пустую пивную кружку. Осторожно ступая по ступеням лестницы, чтобы не разбудить спящего Гамбринуса, он спустился в подвал и тихо прошел по каменному полу к двери, указанной призраком. Петли, должно быть, недавно смазывали – они не скрипнули, когда ирландец осторожно потянул дверь. В полной темноте он ощупью добрался до большого чана и нащупал нижний из трех кранов. После небольшого усилия кран со скрипом повернулся; когда по расчету кружка должна была наполниться до половины, он закрыл кран и, притворив дверь в комнату с чаном, быстро поднялся в трапезную. Вернувшись к столу, Даффи зажег свечу и недоверчиво рассмотрел несколько унций густой темной жидкости на дне кружки. На вид премерзкое пойло, заключил он. Затем сел и, даже не поднося кружку к носу, почувствовал терпкий, опьяняющий аромат.
“Господи помилуй, – изумился он, – да с этим нектаром не идет в сравнение и самый лучший, редкий сорт темного”. Он залпом опорожнил кружку.
Первой следующей мыслью было: “Даффи, парень, прокрадись вниз и на сей раз налей полную кружку”. Он поднялся на ноги – вернее, попытался, но смог лишь слегка шевельнуться на стуле. “Что такое? – встревожился он. – Вынести столько жестоких ранений, что иному хватит на целую жизнь, только чтобы свалиться от глотка пива?”
Он вновь попытался оторвать себя от стула и на сей раз вообще не шелохнулся. Затем он начал двигаться – вернее, его кто-то нес. Силы совсем оставили его, в щели между доспехами яростно задувал холодный ветер. Застонав от боли, он повернулся.
– Мой король, лежи недвижно, – послышался встревоженный голос. – Станешь так метаться, только снова откроется рана.
Ледяными пальцами он ощупал голову, наткнувшись на глубокую рану на виске с коркой запекшейся крови.
– Кто… кто это сделал? – выдохнул он.
– Твой сын, король. Но будь спокоен – ты убил его, когда он наносил удар.
“И к лучшему”, – подумал он.
– Страшный холод, – произнес он вслух. – Мои ноги застыли, стали точно чужие.
– Мы вскоре отдохнем, – донесся голос его приближенного. – Лишь доберемся вон до того озера.
Превозмогая боль, он приподнял голову от носилок, на которых его несли, и увидел впереди широкую гладь озера, где отражалась полная луна. Через какое-то время двое его запыхавшихся спутников опустили носилки на землю; он услышал тихий плеск в скалах и прибрежной траве и почувствовал холодное дыхание воды.
– Мой меч! – прошептал он. – Где он? Я…
– Вот. – Тяжелая рукоять легла ему в руку.
– А-а… Я слишком слаб – кому-то из вас надлежит бросить его в озеро. Такова моя последняя воля, – добавил он, услышав ропот.
Один из приближенных неохотно взял меч и удалился в смутно проступающие за туманом заросли. Он лежал на земле, прерывисто дыша и желая, чтобы сердце не билось так сильно. “От тока крови рана скоро вновь откроется, – думал он, – а я и без того обречен”.
Вернулся приближенный.
– Сир, я сделал, как повелели.
“Черта с два”, – подумал он.
– И что же ты увидел, когда бросил меч?
– Увидел? Всплеск. И круги на воде.
– Вернись и сделай на сей раз то, что я велел.
Пристыженный человек ушел назад.
“Все из-за драгоценных камней в рукояти. Ему невмоготу представить, что они опустятся на дно озера”, – подумал умирающий.
Когда приближенный вернулся во второй раз, он был напуган и подавлен.
– Сир, я исполнил.
– Что ты видел?
– Рука поднялась из воды и на лету поймала меч за рукоять. Три раза описала им в воздухе круг и скрылась в глубине.
– О… – Он, наконец, успокоился. – Благодарю. Я не хотел оставлять долгов.
У кромки воды теперь покачивалась лодка, и женщина в залепленных грязью ботинках заботливо склонилась над ним.
– Наш сын убил меня, – сказал он ей, сдерживая дрожь, чтобы не клацали зубы.
– Уложите его в мою лодку, – произнесла она. – Он больше не для этого мира.
В ужасе очнулся он на жестком деревянном полу, не осмеливаясь шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимания неведомого. Вокруг была тьма, и рыскать в памяти ему совсем не хотелось. “Что бы ни случилось, – думал он, – где бы я ни оказался теперь, как бы ни назывался мой враг, да и я сам – лучше оставаться в неведении. Ничего не сознавать, не чувствовать, не помнить – возможно, тогда меня оставят наконец в покое и позволят заснуть”. Он снова погрузился в блаженное небытие.
Глава 13
– Пьян в стельку! Точь-в-точь, как я и думал. Напился моим пивом, за которое, смею заметить, не удосужился заплатить, а?
Даффи с трудом разлепил глаза и снизу вверх посмотрел на Вернера. Попытался заговорить, но лишь издал хриплый стон, довольно уместный, ибо ничего, кроме ругательств, не подворачивалось на язык. Ирландец находил мало приятного в пробуждении на полу. Не натянешь на себя одеяло, чтобы еще немного подремать. Ты вынужден не мешкая подняться и вернуться к прозе жизни. Встать на ноги оказалось не так уж трудно, как он ожидал.
– Заткнись, Вернер, – спокойно произнес он. – Не суйся в дела, тебя не касающиеся. И вели служанке подать мне завтрак посытнее.