3
В темнице поэт. Разгул палачу
Его истязать во мраке глухом.
А грозный тиран, одетый в парчу,
И ночи и дни сидит над стихом.
К притворству привык придворный язык,
Бесстыжая лесть звучит и теперь:
«Ты солнце стиха, владыка владык!
Завистнику ты, великий, не верь!»
На троне златом в безмолвии злом
Он внемлет хвале утративших стыд.
С угрюмой душой и мрачным челом,
Потупив глаза, он гневно молчит.
Восторги рабов не в радость ему,
Не их похвалы — мерило удач.
Правдиво судить дано лишь тому,
Над кем день и ночь глумится палач.
И царь приказал, волненьем томим,
Упрямца привесть в покои дворца.
И снова поэт стоит перед ним,
Как призрак судьбы, как тень мертвеца.
«Бессмертный поэт, — промолвил тиран, —
Упрямей тебя не знал я людей.
В поэме моей найдешь ли изъян?
Прочти и скажи всю правду о ней».
Поэт прочитал и краткий лишь миг
В раздумие был душой погружен,
Где жизнь и где смерть, он сердцем постиг,
И тотчас к дверям направился он.
В смятенье тиран воскликнул: «Постой!
Искусство мое признал или нет?
Куда ты?..» — «Мне нет дороги иной,
В темницу иду», — ответил поэт.
Отрывки из драматической поэмы «Ара Прекрасный»
Действие второе
Дворец ассирийского царя Ниноса.
Перед троном стоит царица Шамирам в мрачном раздумье.
Шамирам.
Вот и любовь. К тебе стремилась я
В пустыне грез моих, надеясь и не веря,
С тех дней, когда пастух Симэс нашел меня.
Я выросла в заброшенной пещере,
Мне пищей было молоко тигриц,
Моя безмерна сила, — я красива.
Явилась я как божество, как диво,
И люди предо мною пали ниц.
Но не было того, кто б сердце мне
Воспламенил, в глаза взглянул бы так,
Чтобы душа моя затрепетала.
Менон явился девичьей весне,
Но был безрадостен наш краткий брак,
Любовь его не озаряла.
Супруг мой трепетал пред грозным счастьем,
Над холодом души моей безвластен.
Нинос меня похитил у Менона,
Владычицей привез меня сюда.
Любила ль я Ниноса? Никогда!
Лишь плоть мою он взял; душа неутоленно
Звала, томясь тоскою одинокой:
Где Аттис мой? Где мой орлиноокий?..
И вот явился он и взором вдохновенным
Меня воспламенил. Что это — явь иль сон?..
Земля с таким же трепетом священным
Ждет солнца вешнего. А он,
А урартиец — любит ли меня?
О сердце бедное, в объятиях огня,
О сердце горькое, ты мечешься, тоскуя.
Ара Прекрасный будет здесь царем.
Его венцом Ниноса завлеку я.
Ассирию пред ним я расстелю ковром:
Ассирию пред урартийцем,
Урарту перед Шамирам…
О сердце гордое, сумей лишь укротиться
До времени. Сияет счастье нам.
Дай сил, Набу, победу уготовь.
Борьба лишь началась. Я знаю, знаю,
Что будет пред зарей гроза ночная.
И кровь, и смерть, но славлю я любовь,
Представшею богиней дивноликой.
Лети, мой рок, сверкающей квадригой!
По всей земле, от края и до края,
Твой гром напомнит будущим векам
Про грозную любовь царицы Шамирам…
Действие третье
Песни гусанов
Площадь перед дворцом Ара. Праздник Вардавар[2].
Старик гусан.
К гайканам Бэл воззвал:
«Я всей вселенной свет и время дал,
И лишь моя бессмертна благодать.
Жар солнца я и вечный хлад луны,
Я и земля, и воздух, и вода.
Моим желаньем вы должны желать,
Моим сознаньем сознавать должны…»
И Гайк ему ответил: «Никогда!»
И Бэл Нимруд разгневался, и так
Он вновь воззвал,
Рассвирепевший Бэл:
«Спускайся, Гайк, с посеребренных скал,
Тебе в низине быть я повелел.
Под сенью Бэла робко здесь живи,
Иль задрожит Масис от грозных стрел
И ты утонешь, Гайк, в своей крови!..»
Ответил Гайк с вершины голубой:
«Зачем же мне склоняться пред тобой?
Ты человек, я тоже человек,
И можем мы не враждовать вовек», —
Так Гайк ему сказал сквозь облака.
Бэл потемнел и стал скликать войска, —
В бой за собой повел безвестный сброд,
А Гайк — сынов и внуков, — свой народ.
Сам первым шел, чтоб кровных уберечь.
Он был высок, могуч, широкоплеч…
Семь раз враги сразить пытались нас
И были вспять отброшены семь раз,
Но верил Бэл — победа их близка.
Он ждал на помощь новые войска.
Его надежду злую Гайк постиг
И гневом запылал, и в тот же миг
Он поднял широкотетивный лук,
И гулко натянул он дивный лук.
Трехзубчатая молния-стрела
Поет — летит, остра, быстра, светла,
Навылет Бэлу разрывает грудь,
В сырой земле оканчивая путь.
И рухнул Бэл, судьбу свою кляня…
Пред солнцем расцветающего дня
Войска врага исчезли, как туман,
И стала вольною страна армян.
Пожилой гусан.
Светла армянская гора Масис,
Как царь армян — Ара.
Не клонится армянский кипарис, —
Могучий стан Ара.
Твой лик армянским солнцем позлащен,
Твой взор армянским небом прояснен,
И славит налитых колосьев звон
Высокий сан Ара.
Стремится Тушпы пенистый ручей
Вокруг садов, дворцов и крепостей.
Наш край, великой волею твоей,
Всех краше стран, Ара!
Живи, отчизну строящий Ара,
Страны армян сокровище — Ара,
Немеркнущею силою добра
Ты осиян, Ара!
Молодой гусан.
Омрачена армянская страна,
Масис под грозной тучей потемнел.
Нам горько от веселого вина,
В ворота наши вновь стучится Бэл.
Душа у Шамирам черным-черна.
Краса Нуард[3] — отравой Шамирам.
Нечистою мечтой упоена,
Посла колдунья отправляла к нам.
Она писала нашему царю:
Себя дарю, Ассирию дарю,
Пускай твой сад армянский пропадет,
А сад мой ассирийский расцветет.
Отказом гордым царь ответил ей,
Не изменил избраннице своей.
Но мучит Шамирам хмельная кровь,
И вот ее посол явился вновь,
Пожаловал посол ее Нирар
И омрачил отрадный Вардавар.
Ваагн, явивший нам дары свои,
И Анаит, защитница семьи,
Армянскому царю вы дайте сил,
Чтобы колдунье он не уступил.
Вы нас уберегите от стыда,
Коварство истребите навсегда!