Это случилось десять лет назад. Ледедже едва исполнилось шестнадцать, она только-только начинала воспринимать себя как женщину и свыкаться с мыслью, что глубинные татуировки, покрывшие все ее тело, делают ее объектом искреннего восторга и восхищения окружающих, куда бы она ни явилась. Впрочем, это и было ее единственным предназначением, как полагал Вепперс, а с ним и весь остальной мир.
Она еще не привыкла регулярно появляться на приемах такого уровня в числе сопровождающих лиц Вепперса. Он всегда окружал себя множеством людей, составлявших его своеобразную свиту. Среди них были не только носильщики и телохранители (Джаскен занимал последнюю линию обороны), но и такие специалисты, как советник по связям со СМИ и лояльник: Вепперс относился к тем олигархам, которые без таких оруженосцев чувствуют себя почти голыми. Ледедже не очень четко представляла себе, каков круг обязанностей лояльника, но у него, во всяком случае, была какая-то четко определенная функция, и он приносил пользу. Она же сама, как ей постепенно открывалось, была не более чем украшением, предметом декора, орнаментальной виньеткой. Кем-то, предназначенным для восторга и поклонения издалека, восхищенных взоров и воркования льстецов, и единственная обязанность ее состояла в том, чтобы подчеркивать величие, превозносить до небес и без того раздутое самомнение Великого Джойлера Вепперса, Президента и Главного управляющего делами корпорации «Веприн», самого богатого человека на планете и во всем Установлении, контролировавшего самую могущественную и прибыльную компанию в истории.
Человек, заглядевшийся на нее, показался девушке ужасно старым. Он мог быть сильно фенотипически измененным сичультианцем или же представителем иной панчеловеческой расы. Пангуманоидный тип оказался одним из наиболее обычных в реестре галактических форм жизни. Скорее всего, инопланетник, решила она. Чужак был худ, как скелет, и так стар, что при каждом шаге его суставы неприятно поскрипывали. Она сочла такой выбор внешности отвратительным проявлением извращенных наклонностей. В те дни даже беднякам была доступна гериатрическая терапия, позволявшая выглядеть юным и полным сил до самых последних дней. Она слыхала, что платой за это является постепенное умирание, гниение изнутри, но полагала, что такая цена за удовольствие не выглядеть дряхлым и обветшалым до самого конца весьма невелика. Впрочем, здесь не было и не могло быть бедняков. Вечеринка намечалась малолюдная, но эксклюзивная. Для всех присутствовавших, числом около сотни.
Собственно джлюпианцев оказалось не более десятка. Остальные были сичультианскими акулами бизнеса, политиками, бюрократами и представителями масс-медиа, а также ассистентами, слугами и прихлебателями всех перечисленных. Она подумала, куда лучше отнести себя. Наверное, к прихлебателям.
От нее обычно требовалось вертеться вокруг Вепперса и всем демонстрировать свою непревзойденную экзотическую красоту, однако в тот момент он и те, кто были допущены в его внутренний круг доверенных лиц, сосредоточили все внимание на беседе с двумя гигантскими крабораками. Разговор проходил в эркере комнаты для приема почетных гостей, а спокойствие высоких договаривающихся сторон блюла троица вооруженных до зубов телохранителей Вепперса — то были клоны, звавшиеся Зей. До Ледедже постепенно дошло, что основная ценность ее как собственности Вепперса, части его движимого имущества, заключалась в том, чтобы являться по первому его зову, ослеплять, обольщать, очаровывать тех, на кого он укажет, а иногда — просто служить эффектным фоном, красивой рамкой, в которую он заключал какую-то важную мысль, или, наконец, отвлекать излишне назойливых просителей, чтобы Вепперс мог тихо уйти по своим делам. Джлюпиане, вероятно, могли заметить, как сильно она отличается от всех вокруг темным оттенком кожи и экстравагантностью татуировок, однако сичультианцы представлялись инопланетникам столь чуждыми, что едва ли ее присутствие на приеме произвело бы на чужаков какое-то впечатление. Это означало, что ей незачем шляться под ногами, пока Вепперс обсуждает с ними дела чрезвычайной важности.
Так вот получилось, что про нее все позабыли, кроме доктора Сульбазги и одного из Зей.
— Тот человек на тебя смотрит, — заметил Сульбазги, кивая в сторону слегка сутулившегося, очень лысого мужчины, стоявшего от них в нескольких метрах. Мужчина выглядел как-то не так. В нем что-то было неправильно, он казался Ледедже слишком худощавым и слишком высоким, даже когда сутулился. В абрисе его черепа и чертах лица было что-то от трупа. Даже одет он был необычно: костюм показался девушке слишком узким, неброским и скроенным отнюдь не по моде того сезона.
— Все на меня смотрят, доктор Сульбазги, — ответила она.
Доктор Сульбазги был человеком крепкого телосложения с темно-желтой кожей и редкими тонкими каштановыми волосами, лицо его во многих местах уже избороздили морщины. Все эти черты изобличали в нем либо потомка обитателей, либо непосредственного выходца с Кератия, крупнейшего сичультианского субконтинента. Ему не составило бы труда придать себе привлекательный или по крайней мере более привычный в обществе облик, но он не стал этого делать. Ледедже считала его странноватым, почти фриком. Высившийся рядом Зей — затянутый в строгую форменную одежду гигант, чьи глаза не знали покоя, неустанно обшаривая комнату, словно взглядом он играл вместо мяча в какую-то недоступную остальным игру, — по сравнению с доктором Сульбазги выглядел более-менее симпатичным человеком, хотя его глыбоподобные, будто из камня высеченные мышцы, казалось, вот-вот разорвут кожу и следом рукава пиджака.
— Это правда, — согласился доктор, — но на тебя он смотрит по-особенному, как никто другой.
Кивок официанту, перемена бокалов, новый напиток.
— А теперь — взгляни! — он решил подойти поближе к нам.
— Госпожа? — вопросительно прогудел Зей, глядя на нее бездонными темными глазами сверху вниз. Зей был выше ее чуть ли не на полметра. В его присутствии она всегда чувствовала себя младенцем.
Она со вздохом кивнула, и Зей пропустил забавно выглядевшего незнакомца.
— Добрый день, скажите, вы действительно Ледедже Юбрек? — спросил старик, улыбаясь ей. Доктора Сульбазги он приветствовал кратким вежливым кивком.
Его голос оказался настоящим, не синтезированным с помощью вокодера, и неожиданно глубоким. Вепперс перенес несколько десятков операций на голосовых связках, добиваясь, чтобы голос его был медоточив и ласкал слух всякого собеседника, обогащая его новыми атоналями и придавая несвойственные от рождения глубину и значительность, однако странный старик с легкостью заткнул бы Вепперса за пояс по этому показателю: в его голосе сквозили такие соблазнительно-сочные нотки, каких тому никогда не удавалось добиться. Ее просто шокировала такая глубина голоса человека, на вид неотличимого от доживавшего последние деньки чудаковатого старикашки. Она предположила, что у иномирцев возрастные изменения имеют другую природу.
— Да, это я, — сказала она, приветственно улыбаясь и мысленно расположив его голос в самой середине Зоны Элегантности, о которой столько трендел ее преподаватель ораторского искусства. — И вам доброго дня. Могу ли я узнать ваше имя?
— Меня зовут Химерансе. — Продолжая улыбаться, он обернулся (движение показалось Ледедже слегка неестественным) и бросил краткий взгляд туда, где Вепперс был всецело погружен в разговор с парочкой крабообразных чужаков. — Я прибыл с джлюпианской делегацией в качестве панчеловеческого культуропереводчика. Надеюсь, мне удастся сокрыть от посторонних взглядов маленькую faux pas [7], на которую я осмелюсь сейчас пойти.
— Как интересно, — протянула она, отчаянно сдерживаясь, чтобы не зевнуть старику прямо в лицо.
Он снова усмехнулся, скользнул взглядом по ее ногам и затем посмотрел прямо в лицо. Да уж, ты знаешь, куда смотреть, чтобы как следует изучить меня, ты, старый извращенец,подумала она. Скорее всего, старика впечатлило платье, точнее сказать, почти полное отсутствие такового. Она была обречена провести всю жизнь в максимально откровенной одежде и уже давно решила всем назло гордиться тем, как выглядит. Она и без татуировок была бы очень красива, но, коль скоро в ознаменование семейного позора ее наделили знаками Инталии, их стоило нести со всевозможным достоинством. Тем не менее Ледедже еще привыкала к своей новой общественной роли, и временами мужчины смотрели на нее так, что ей становилось не по себе. Даже Вепперс порой смотрел на нее, словно впервые: новым, непривычным, неуютным взглядом.