— Пострадать?
— Перенести? Я долго думал, какое слово выбрать.
— Нет, ваше первоначальное определение подойдет, — сказала она. — Я и в самом деле пострадала. У меня не было выбора.
— Да, я понимаю.
— Что вы делаете с этими образами?
— Я ими любуюсь. Для меня это произведения искусства.
— А у вас есть сейчас при себе образцы, которые вы могли бы мне показать?
Химерансе подался вперед.
— Вы действительно этого хотите? — Он разом оживился.
— А у нас есть время?
— Есть.
— Тогда покажите их.
В воздухе перед девушкой появилось яркое трехмерное изображение... чего? Ей трудно было догадаться. Безумный, головокружительно сложный вихрь черно-оранжевых линий, воссозданный в таких мельчайших подробностях, что отдельные завитки оканчивались в свернутых пространствах, недоступных ее зрению.
— Это, — объяснил Химерансе, — всего лишь примитивное трехмерное сечение того, что, пожалуй, уместно называть обитателем звездной магнитосферы. Горизонтальные пропорции слегка уменьшены, чтобы придать ему приблизительно сферическую форму. На самом же деле они выглядят так.
Картинка неожиданно растянулась по горизонтальной оси и сжалась по вертикальной, пока скопище черных линий, которое Ледедже рассматривала прежде, не слилось в одну-единственную, примерно метровой длины и менее чем миллиметровой ширины. Маленький символ в углу картинки, напоминавший микроскопическую коробку для обуви со скошенными краями, по-видимому, указывал на сравнительный масштаб изображения. Поскольку девушка представления не имела, что он на самом деле должен означать, проку от него не было решительно никакого. Тончайшая линия, протянутая через пылающую фоновую сердцевину солнца, вновь сделалась толще, приняв первоначальный вид.
Химерансе извиняющимся тоном заметил:
— К сожалению, практически невозможно воспроизвести эффект, какой производит это зрелище в четырехмерном пространстве. Однако я попробую.
Он что-то сделал, и Ледедже возблагодарила небеса, что сидит в кресле. Картинка, казалось, распалась на миллионы тонко нарезанных долек, пронесшихся мимо нее в мгновение ока, как вихрь сверкающих снежинок. Она моргнула и подалась назад, чувствуя себя как после приступа морской болезни.
— С вами все в порядке? — озабоченно поинтересовался гость. — Возможно, впечатление оказалось слишком сильным?
— Да нет, — выговорила Ледедже, — я в порядке. А что это было?
— Исключительно удачный образ представителя расы, чьей средой обитания, как правило, выступают магнитные поля в фотосферах звезд.
— Эта штука была живая?
— Я полагаю, она живет и поныне. Они очень долго живут.
Она посмотрела на старика. Изображение состоявшего преимущественно из тонких черных линий жителя звездных фотосфер отбрасывало призрачный свет на лицо Химерансе.
— Вы хотите сказать, что можете видеть эту картинку в четырехмерномпространстве?!
— Да.
Он повернулся в своем кресле и посмотрел на нее в ответ, то ли с затаенной гордостью, то ли с неожиданной застенчивостью. Лицо его раскраснелось. Сейчас из Химерансе ключом били такая энергия, такой энтузиазм, каких и от шестилетнего сорванца трудно было ожидать.
— Как? — спросила она пораженно.
— На самом деле, — ответил он, продолжая улыбаться, — я не мужчина и даже не человек. Я аватар корабля. Сейчас вы в действительности говорите с космическим кораблем, и это кораблю я обязан способностью показывать и записывать столь ценные четырехмерные изображения. Я так считаю, это я. Таково имя этого корабля — мое истинное имя. Когда-то я был частью флота Культуры, а теперь стал независимым кораблем, хотя и, как правило, согласовываю свои действия с теми, кого иногда относят к Затворникам. Я странник, исследователь, если угодно. Мне доставляет определенное удовольствие предлагать свои услуги культуропереводчика разным цивилизациям, то есть помогать в установлении контактов между разными видами и культурами. Такую помощь я оказываю всякому, кто о ней попросит. Есть у меня и еще одно хобби: собирать образы всего самого утонченного, изысканного и совершенного, что удается мне повидать в местах, куда забросила меня судьба.
— Вы способны получить такое изображение без ведома объекта?
— Технически это несложно. Если точнее, мне, пожалуй, ничто не было бы проще.
— Но вы предпочитаете заручиться согласием существ, которых... фотографируете.
— Не кажется ли вам, что в противном случае меня можно было бы считать бесчестным наглецом?
Некоторое время она просто смотрела на него.
— Наверное, вы правы, — медленно проговорила она. — А вы намерены с кем-то поделиться этим образом?
— Нет. Я вообще никогда раньше этого не делал. Вы первая, кому я продемонстрировал одно из имеющихся в моей коллекции изображений. У меня есть еще. Очень много.
— Не стоит, — улыбнулась она и махнула рукой, показывая, что изображение можно убрать. — Этого достаточно. — Картинка исчезла, на прощание озарив комнату яркой вспышкой.
— Вы можете быть уверены, что, в том маловероятном случае, если я решу с кем-то поделиться вашим образом, я предварительно посоветуюсь с вами на этот счет.
— Непременно?
— Непременно. Аналогичное условие распространяется на...
— А если я разрешу вам меня запечатлеть... скажите, я что-нибудь почувствую?
— Ничего.
— Гм.
Она все еще сидела, обхватив себя руками за укрытые подолом халата колени, но теперь, слегка склонив голову, высунула язык, лизнула тонкую мягкую ткань и, подумав немного, закусила ее зубами.
Выждав несколько мгновений, Химерансе осведомился:
— Ледедже, вы согласны?
Она вынула закушенный уголок халата изо рта и подняла голову.
— Я уже спрашивала: что мне за это будет?
— А что я могу вам предложить?
— Увезите меня. Заберите. Куда угодно. Помогите мне сбежать отсюда. Покончить со всей этой жизнью, на худой конец.
— Ледедже, мне очень жаль. Я не могу этого сделать.
Химерансе казался искренне огорченным.
— Но почему?
— Это будет иметь неприятные последствия.
Она бессильно уронила голову и впилась взглядом в расстелеленный под окнами коврик.
— Потому что Вепперс — самый богатый человек в мире?
— Во всем Сичультианском Установлении, если быть точным. И самый могущественный, — вздохнул Химерансе. — Есть пределы, которые я бессилен переступить. У вас, в этом мире, в Гегемонии, которую вы зовете Сичультианским Установлением, — свои законы, свой устав, свои правила, своя мораль. Все это справедливо и в вашем частном случае. Считается крайне невежливым вмешиваться в дела других рас, иначе как по очень веским причинам и в согласии с предварительно утвержденным стратегическим планом. Как бы мы того ни желали, мы не можем влезать в ваши дела просто потому, что нам вдруг приспичило посентиментальничать. Мне действительно очень жаль. Очень, очень жаль. То, о чем вы просите, я не могу вам дать.
— Значит, мне нечего у вас просить, — сказала она, зная, какая горечь прозвучит в ее голосе.
— Не сомневаюсь, что мне не составило бы труда открыть банковский счет на ваше имя с любой суммой, какую вам угодно...
— Да-да, а Вепперсу ничего бы не стоило отпустить меня на волю, — покачала головой Ледедже.
— Но я все же...
— Ладно, хватит. Просто сделайте это, — сказала она, стиснув колени еще крепче. — Мне встать или не надо?
— Нет, не нужно. Вы уверены, что...
— Просто сделайте это, — сказала она со свирепым нажимом.
— Но мне же нужно как-то вас отблагодарить, предоставить компенсацию...
— Да-да, конечно. Ну так подумайте, что бы такое мне подарить. Удивите меня, черт возьми.
— Удивитьвас?
— Вы плохо меня расслышали?
— Вы уверены?
— Да, да, да, я уверена. Вы уже сняли образ? Если нет, так чего тянете?