Он посмотрел на рукоять револьвера, проверил, снято ли орудие с предохранителя. Снято. Он попытался выстрелить снова. Этого не случилось, просто не случилось, хоть ты тресни. Он в бешенстве попытался отшвырнуть револьвер прочь, но оружие будто прилипло к его ладоням. Наконец, приложив просто невероятные усилия, он выбросил револьвер во мрак. Полез в жилет за вторым кинжалом и, зашатавшись, почувствовав, что вот-вот потеряет сознание, понял, что может просто вытащить из ноги тот, которым она его ранила.
Девушка все еще лежала у его ног. Она попыталась подняться на четвереньки, потом снова осела в грязь, стукнувшись крестцом, и кое-как оперлась о землю рукой, заведя ее за спину.
Он все же решил воспользоваться вторым кинжалом и, нашарив его в кармане жилета, извлек из футляра. Где-то раздались небольшие взрывы, как от серии фейерверков. Везде засверкали огни. Над головой раздался стонущий, скрежещущий звук. Он не обратил на него внимания, но сделал шаг к ней. Она смотрела на него мутным, вялым взглядом без единой мысли.
И тут его скрутило, обездвижило что-то, что не было частью его самого. Прижало к земле так крепко, будто он в нее врос. Словно в его организме заела каждая часть: мышцы, скелет, абсолютно все.
Девушка продолжала смотреть на него, но теперь в ее взоре появилось неожиданное облегчение. Выражение лица изменилось. Плечи и грудь один раз дрогнули, будто она подавила смех.
— Ага, — сказала она и подтянула ноги, осторожно вскарабкалась на четвереньки, встала на колени, выпрямилась. Она коснулась раненого виска, ощупала кровь, отняла руку, посмотрела на нее в мигающем оранжевом сиянии. Потом снова поглядела на него.
Он не мог двинуться с места, просто не мог пошевелить ни одним пальцем. Его не парализовало — мышцы сокращались, пытались перемещать тело, но полностью обездвижило. На него будто наложили заклятие неподвижности.
— Взгляни на свои руки, Вепперс, — проговорила девушка, достаточно громко, чтобы он слышал ее сквозь взрывы, а тех становилось все больше. Неверный свет выхватил из мрака ее покрытое грязными разводами лицо и мокрые рваные волосы.
Глазами он еще мог шевелить.
Он посмотрел на свои руки.
Их оплела тонкая паутина серебристых нитей, поблескивавших в свете пожаров.
Где я влез...
— Да-да-да, — сказал мужской голос где-то совсем рядом. — Отличный вечерок для таких развлечений, правда?
Высокий, болезненно худой мужчина в свободном одеянии неброской расцветки прогулочным шагом приблизился к нему. Когда новоприбывший оглянулся через плечо, Вепперс увидел, что это Демейзен. Аватар мгновение глядел на него, потом встал перед девушкой.
— Ты в порядке?
— В жизни не было мне так хорошо. Я думала, ты меня бросил.
— Да. Мне это и нужно было. Тебе подать руку?
— Дай мне отдышаться минуточку.
— С удовольствием. — Он обернулся и посмотрел на Вепперса, скрестив руки на груди. — Это не она сделала, — сообщил он. — Это я.
Вепперс не мог даже разомкнуть губы или пошевелить челюстями. Дышать ему тоже было непросто.
Затем тысячи тоненьких очажков боли вспыхнули по всему его телу, как если бы сотни тоненьких, как волосок, и очень острых нитей стали шинковать каждый сантиметр его плоти, проникая все глубже, разрезая на крохотные кусочки каждую часть его тела.
И тогда из его рта наконец вырвался булькающий, хрипящий стон.
Мужчина снова поглядел на девушку.
— Конечно, ты можешь пожелать и сама прикончить его, — сказал он, оглянувшись на Вепперса с легкой гримасой, — а я бы не стал. Сознание — иногда такая ужасная штука.
Он улыбнулся.
— Так я слышал.
Он передернул плечами.
— Но, разумеется, ты не похожа на меня, — промурлыкал он. — Я бы не стал его щадить.
Девушка посмотрела в глаза Вепперса, следя, как нити татуировки медленно нарезают его на куски.
Он понятия не имел, что на свете существует такая боль, никогда не подозревал, что можно испытать такие муки.
— Кончай его, — ответила она и закашлялась: мимо них пронесло дымное полотнище и несколько угольков. — Быстро.
— Что? — переспросил аватар.
— Быстро, — повторила она. — Не затягивай. Просто...
Аватар заглянул в глаза Вепперса и подбородком показал на девушку.
— Вот видишь? — спросил он. — Она и правда добрая.
Боль, и раньше уже непереносимая, еще усилилась, стала дикой, немыслимой, сконцентрировалась вокруг шеи и в голове.