На радостях я такой пир закатил с друзьями, и с этой Галкой тоже, что все деньги, присланные родителями на житуху на месяц, спустил в один день, даже на резинки не осталось. Обмывали мы мою победу. Гуляли допоздна. И вот идём мы к ней домой из общаги такие «хорошие», целуемся по дороге, а я всё думаю, как бы до дому дойти, а не завалить её на ближайшей лавочке. Но родительская постель привлекает. Манит, можно сказать! У дверей её квартиры целуемся так, что она ключом в замочную скважину попасть не может. Хрен у меня стоит как Дед Мороз под ёлкой, терплю из последних сил. Вваливаемся в квартиру, она меня к двери спальни подводит, а сама бегом в ванную, обещает быть скоро. Я в комнату вхожу, по стенам шарю, но выключатель не обнаруживается. Скидываю с себя одежду, остаюсь в трусах одних. И тут как пукну. Такого зловония я в своей жизни ещё не производил. Пытаюсь и не могу открыть окно. Мысль летит со скоростью света, слышу, что вода в ванне литься перестала, стягиваю трусы и машу ими во все стороны, пытаясь разогнать миазмы. И тут входит она, обнажённая, и включает свет. На кровати, натянув до половины лиц одеяло, лежат её родители с широко открытыми глазами. Они, видимо, онемели от увиденного. Или решили, что сероводородная бомба взорвалась. Оба в шоке. Больше всего я боялся, что их шок сейчас пройдёт. Я хапанул свою одежду с пола и выскочил в подъезд, а затем на улицу. Одевался я, Вова, в другом подъезде. Как у меня сердце стучало, Вова, ты не представляешь. Но погони не было, и я благополучно добрался до общаги. Лёжа же в своей кровати, я понял, что кроме Веры никого не люблю и полюбить уже не смогу. И что мне пора жениться, тоже понял. Оказывается, у Галкиных родителей какая-то сволочь проколола все четыре колеса, благодаря чему они на дачу не уехали. На следующий день я пошёл к Веркиным родокам, попросил её руки и остался у них до свадьбы. Вот так я и женился, а к концу шестого курса мы уже дочку ждали.
На Вову, задыхающегося от смеха, Семёныч смотрел как на предателя. Но когда Володя повторил часть истории с миазмами и с родителями под одеялом, стал смеяться тоже.
— Вова, прикинь, а если бы я на ней женился на Галке этой? А она теперь жаба жабой…
Они снова смеялись. Потом, после очередной кружки чая, пошли работать.
В обеденный перерыв прибежала к ним Вера Петровна с бутербродами, и давай рассказывать, что видела их с мужем бывшую одногрупницу, а она и толстая, и бесформенная, и вообще жаба жабой.
А Семёныч говорил, что ни на кого никогда кроме Веры не смотрел. И она ничуть с той поры не изменилась. Всё такая же хорошая и пригожая. Не то что Галка.
Потом же по традиции рассказал анекдот:
— Мама Вовочки получает записку от Марьи Ивановны: «Вовочка очень способный мальчик, но слишком много думает о девочках! Это отвлекает его от по-настоящему важных дел». Мама отвечает: «Обязательно сообщите, если найдёте решение! У его папы такая же проблема…»
— Вова, — обратилась Вера Петровна к Семёнычу, — хорошо, что у нас с тобой девочки, если бы ещё у сына была такая же проблема, я бы совсем спятила.
А он оправдывался и опять говорил, что только её любит.
По дороге домой Владимир размышлял о своём коллеге и его жене. Они действительно ведь созданы друг для друга. А приколы Семёныча, скорее, поддерживают температуру отношений на должном уровне, не дают Вере расслабиться. Потому она всегда в форме, а вот Галка превратилась в жабу.
Так он и на свой этаж поднялся, а навстречу Оксана с Олежкой, гулять пошли и в магазин.
Вот тут Володя вспомнил, где он её видел. Это была вдова того трупа, что на полном ходу в машине сексом занимался.
Поздоровались они, только сердце у Володи сжалось. Непростая жизнь, видимо, у Оксаны. Такая молодая, а уже тоже скелеты в шкафу живут.
========== Часть 7 ==========
Утром Володя вышел на балкон уже, скорее, по привычке и с соседкой поздороваться. И точно, она была там.
— Доброе утро, Мария Юрьевна.
— Доброе, Володя, да не очень.
— Что так?
— Сердце. То схватит, то отпустит.
— Давление?
— Нет, вроде, Ксюха мне замеряла. Она в институте восстановилась. Уже радость. Убежала раненько, а я с Олеженькой. Так что мне болеть никак нельзя.
— Понимаю. Никак нельзя. Но вы, если что, «скорую» вызывайте и мне звоните. Хорошо? Я на работу пойду, телефон занесу. Номер телефона.
— Спасибо, сынок.
— Да не за что.
***
На работе с утра было тихо. Володя с Семёнычем хвосты подчищали, стёкла описывали, заключения. Скукота, короче. А Семёныч — человек деловой, он спокойно не может.
— Вов, вот ты мне скажи, почему я тебе всё время свои истории рассказываю, а ты молчишь? Нехорошо как-то, Вова, получается.
— Какие истории я могу тебе рассказать? Мы работаем вместе. Истории у нас с тобой одни.
— Ну, из старой своей скоропомощинецкой жизни.
— Хорошо, слушай. Приезжаем мы как-то на вызов, а там бомж, ну перевязали его, расшибся парень, а он нам и говорит: «Ох, не завидую я вам, ребята».
— Ты серьёзно?
— Ну да. Мы с фельдшером только и смогли, что переглянуться.
— Да уж, понимающий мужик попался.
— Или когда приезжаешь, а дочка пациентки говорит, что первую помощь матери уже оказала, святой водой её руки и лицо обмыла. И ничего, что у той нарушение мозгового кровообращения.
— Так там у вас вообще жуть. Знаешь, Вова, я бы не смог с живыми людьми работать. Вот Верка моя — та может, а я нет. Мне тут, с трупами — самое место.
— Ну, с родственниками же ты общаешься.
— Я им сочувствую. Понимаю, но они здоровые и адекватные почти всегда. Они уже осознали всю горечь утраты, они уже готовы к похоронам, и я не играю в их жизни решающей роли. Я не на передовой. Это ты был на передовой, когда в квартиру входил и осуществлял реанимацию. Это ты сообщал родственникам о смерти и ты закрывал глаза. А я нет, я тут изолирован от всего.
— Ты палку не перегибай, и тут нервов хватает, вернее, наоборот, не хватает.
— Вова, надо абстрагироваться. Смотреть со стороны. Иначе сдохнешь. И юморить тоже надо. И личную жизнь налаживать.
— И что тебе далась моя личная жизнь?
— Так понимаешь, жить надо нормально с женщиной, а не с рукой.
— Всё сказал?
— Нет, не всё. Я ещё не сказал, что нравишься ты мне, что я люблю тебя по-своему.
— Семёныч? Да ты никак?..
— Ты не перебивай меня, Вова. Мне уже Верка говорила, что познакомить тебя надо с хорошей девушкой, она в поиске. Лучше опиши твой типаж женщины.
— Хочешь на мою бывшую посмотреть? Я тебе фото завтра принесу.
— Да не сердись ты, Вова.
— А ты не лезь, дальше, чем тебя пускают, не суйся, понял?!
— Значит, ты ещё не отошёл. Я ж не со зла.
— Прости. Не люблю я о личной жизни говорить.
— Да не за что прощать. Не переболел ты просто. Ещё не выздоравливаешь. Только отношение моё к тебе не меняется. Ты ж как сын мне, старший.
— Семёныч, ты старше меня на каких-то шесть лет. Я давно не маленький.
— Разве в возрасте дело? Нет, не в возрасте. Ты душой одинокий, а отогреть тебя некому.
— Ну не встретилась мне такая, как твоя Вера.
— Вижу, а жаль. Хочешь, я тебе анекдот про «скорую» расскажу?
— Рассказывай.
— Приезжает врач на вызов, а там девушка, двадцать один год: «Доктор, у меня наверное простатит!» Врач в шоке, а та: «Да, я посмотрела в интернете, все симптомы совпадают — затрудненное мочеиспускание, боли в паховой области…» Врач ей: «Могу вас обрадовать, у вас точно не простатит», — «А что же?!» — «Острая гонорея, всего навсего».
Поржали оба, искренне так. Потом Вера Петровна пожаловала с бутербродами, а уж как ушла, так труп после огнестрела привезли, и не один, а два, по штуке на рыло.
Домой Владимир попал поздно, надо было ещё в магазин заскочить, поесть чего купить. Зато готовить уже совсем не хотелось. Обошёлся яичницей. Глянул на часы. Надо бы к соседке зайти, узнать, как она.