– Ну вот и отлично. У меня в огороде пруд начатый. Надо его выкопать поглубже, воды напустить и это… окуней туда. Чтобы прижились. Сможешь? – Тут он наконец протянул Гавриле долгожданный сахарок.
Совершенно счастливый Гаврила тотчас захрустел рафинадом:
– Я есть бежать! Приказ выполнять! Много сахарку получать!
Развернувшись, он строевым шагом направился к калитке. Костя только покачал головой.
– Это уж совсем какая-то эксплуатация получается! – воскликнул он. – Натуральный галерный труд.
– Кто здесь говорил об эксплуатации? – послышался зычный голос, и на пороге дома возник Кощей. На нем был добротный сюртук, панталоны и лакированные башмаки с квадратными носами. В этом наряде он напоминал добропорядочного английского купца эпохиТюдоров. – Ах, это вы, мой юный друг! – Он протянул Косте руку и крепко пожал ее. – Так о чем разговор?
– Гаврилу эксплуатируют, – сказал Костя, – в хвост и в гриву!
– Глупости, – возразил Шлоссер, – Гаврила вообще межпланетный бомж. Так что для него у нас в некотором смысле – курорт. Он и не к такому привык!
Кощей нахмурился:
– Боюсь, что мой юный друг прав. Если говорить с точки зрения классического марксизма, здесь явно присутствует погоня за сверхприбылью.
– Товарищ Кощей, – закричал Евстигнеев, – кончайте демагогию! Помогите лучше вытащить на улицу столы.
– А где Горыныч? – озаботился Кощей. – Он у нас самый сильный.
– Чуть что, так сразу я! – высунулся из-за угла Горыныч. Трехметровый оболтус сжимал в лапе здоровенную грушу.
– Ах ты верзила зеленая! – напустилась на него невесть откуда появившаяся Яга. – Мне, что ли, старой, дубовые столы тягать? Так я смогу! Только ить стыдно тебе потом будет.
– Поверьте, ему не будет стыдно, – нехорошо улыбнулся Кощей. – При наличии отсутствия совести у данного субъекта…
– Все, я пошел, – окончательно смутился и еще больше позеленел Горыныч.
Наспех проглотив грушу, он бросился в дом, и через минуту оттуда донеслось:
– Эй, посторонись! Да вправо, вправо заходи! Ты зачем его над головой поднял? Он же в потолок упирается. Дубина железная!
Последние слова явно адресовались сэру Жоре.
Рыцарь Замшелого Образа мрачно смотрел на Кощея. Сказывалась застарелая средневековая вражда. Рыцарь вообще появился в селе совершенно необъяснимым образом. Его откопали на старой свалке пионеры-следопыты Васечкин и Петечкин и притащили в музей. Там доспехи рыцаря очистили и оставили стоять в углу. А когда Костя увидел его, то по какому-то наитию взял, да и постучал по пустому шлему.
– Кто там? – шутливо спросил он.
– Это я-а-а! – донесся из доспехов утробно-бочковой голос.
Вместе с этим откуда-то из глубины вынырнули горящие глаза и уставились на Костю. Костя как стоял, так и сел. С минуту они буравили друг друга взглядами. Наконец Костя, собрав в кулак весь свой здравый смысл, осторожно осведомился:
– Ты кто?
– Я бедный рыцарь, о благородный мой избавитель!
– Ну ладно, – сказал Костя, поневоле отводя взгляд от горящих глаз. – А как тебя зовут?
Повисло тяжелое молчание, по комнате пробежал ветерок, и Косте показалось, что рыцарь вздохнул.
– Увы, мой благородный спаситель! Я забыл, как меня зовут. А кстати, какой сейчас год? – вдруг деловито осведомился рыцарь.
– Две тысячи шестой, – сказал Костя.
– Екарный бабай! – неожиданно воскликнул рыцарь. – Это что же? Больше тысячи лет я отсидел? Столько даже разбойникам не дают!
Выяснилось, что бедолага за давностью лет забыл не только собственное имя, но и вообще все. Помнил только своего дедушку, которого убили за воровство. Он похитил какую-то баронессу…
Костя назвал рыцаря Георгием, а потом стал звать просто Жорой. Однако самая большая загадка заключалась в том, что внутри доспехов ничего не было: ни костей, ни мышц, ни прочих жил и хрящей. Только горящие глаза и голос! Яга со знанием дела утверждала, что это последствия старинного заклятия и что все еще можно исправить, только надо найти нужное заклинание…
К Косте подошла Яга Степанидовна.
– А, это ты, милай! Послушай-ка, что я тебе расскажу. – Она бесцеремонно ухватила его коготками за рукав и оттащила в сторону. – Сегодня такой случай был, прямо умора!
– Знаю, – кивнул Костя, – Какой-то тип нарвался на вас с Потапычем…
– Не то слово, – сказала Яга. – Он ведь нас чуть не застрелил, да! А Потапычу все глаз норовил вырвать, – увидел, дурень, что глаза из берлоги светятся, подумал, что алмазы!
– Значит, ружье у него все-таки было, – покачал головой Костя.
– Не ружье, а целая пушка, – уточнила Яга. – Может быть, даже пулемет!
В дверях наконец показалась бронированная грудь Горыныча. Он тащил перед собой на вытянутых лапах стол, приговаривая:
– А ну посторонись! Посторонись, не то зацеплю! У-ух как зацеплю!
Со скамеечки за ним влюбленными глазами наблюдала Шишига. На ней была мини-юбка китайского производства и желтая майка с надписью «Ай лав ю». Только чета Леших тихонько устроилась на завалинке и ни во что не вмешивалась. Сам Леший имел дурную привычку влипать во всякие неприятности, и за ним нужен был глаз да глаз. Вот и сейчас Лешачиха сидела вся как на иголках, потому что дом Шлоссера был битком набит всякой техникой и изобретениями, в том числе и весьма опасными. Взять хотя бы молекулярную кофемолку! Бр-р! А ведь в нее Лешенька однажды палец засунул! И где тот пальчик теперь? Вместо него Шлоссер тогда высыпал на газету горку сероватой пыли… Пришлось новый палец отращивать!
Откуда-то с видом победителя появился кот Антуан и тоже уселся на завалинку, положив перед собой пачку «Кэмэла».
– Трофейные! – довольно промурлыкал он. – Пр-ришлось отнять у заезжего р-рэкетира. – Кот не торопясь вытряхнул сигарету и с видимым удовольствием прикурил.
– Угости, – хрипло попросил Леший, вдохнув ноздрями едкий, расслоившийся дым, – а то все махра да «Беломор». Горечь от них одна и изжога!
– Пр-рошу. – Антуан широким жестом указал на пачку. Леший ринулся было вперед, но Лешачиха поймала его за полу ватника и притянула к себе.
– Куцы?! – прошипела она. – Мало тебе приключений? Ужо сама подам. – Заботливая супружница ловко подцепила из пачки сигарету и протянула ее Леше. – Держи!
Евстигнеев уже колдовал над самоваром, продувая его при помощи старого кирзового сапога. Шлоссер расставлял чашки, блюдца и одновременно с кем-то разговаривал.
– А по какому поводу большой обор? – спросил Костя, поворачиваясь к Кощею.
Тонкими, словно лакированными пальцами тот отложил в сторону томик Поля Валери на французском языке и слегка поморщился:
– Что-то назревает, друг мой! Грядут некие события, и, надо сказать, весьма неприятные события. Я чувствую… – Тут он потянул тонкими ноздрями. – Я всегда чувствую, когда что-то готовится! Иногда кажется, что все зло Вселенной ополчилось на наш тихий уголок. Вы знаете, Костя, что я миролюбив, но сейчас… Я буду выступать за адекватный ответ!
– А что это за зло такое? – поинтересовался Костя и зябко поежился, несмотря на жару. Ему сразу стало неуютно, словно кто-то нехороший встал, ухмыляясь, за спиной.
– Ходят слухи… – начал было Кощей, но тут Евстигнеев закричал: «К столу!» – и Кощей сразу поднялся. – Мы еще поговорим, – сказал он, – может быть, удастся победить малой кровью.
– Рассаживайтесь, рассаживайтесь! – суетился Шлоссер. – Вот, попробуйте печенье. Экспериментальный образец. Сам испек, на жестких гамма-квантах. Неподражаемый, восхитительный вкус…
– Опять радиоактивное? – поморщился Евстигнеев.
– А дезактивация на что? – воскликнул Семеныч. – Я что вам, враг?.. Вот, смотри! – Он вынул из кармана портативный счетчик Гейгера и поднес его к вазе с печеньем.
Счетчик бешено заверещал, не успевая отсчитывать рентгены, и через несколько секунд громко пискнул и заглох.
– Сварился! – констатировал Евстигнеев.