Стадо бросает с одного края дороги на другой, как будто животные окосели. Они ищут укрытия от холода и норовят свернуть с ровного места обратно в лес. Темная пустота впереди пугает их.
Алон тяжело дышит. Он расстегивает полы полушубка. На возу под сеном спрятана толстая палка, большая, как тележная оглобля. Такой можно свалить волка. Пальцы Алона сжимаются вокруг палки. Ничто не может оторвать мои скрюченные пальцы от этого дерева, думает Алон, и странный порыв ярости вскипает у него в груди. Глупые животные едва волочат ноги. Они не знают, что только быстрая ходьба поможет им сохранить душу в теле.
Алон идет широким шагом, конец палки постукивает перед ним о землю и скользит по замерзшей поверхности луж. Он идет во главе стада. Едва заметной светлой полосой вьется дорога. Нет, мы не заплутаемся, успокаивает себя Алон. Если я и гожусь еще на что-нибудь, так лишь на то, чтобы по вдоль и поперек знакомым метам держаться правильного направления. К утру вдалеке засияют купола и шпили Петербурга. Их потому и позолотили, чтобы Алон видел, куда вести свое стадо.
Алон идет впереди стада, тяжелый посох аршинами отмеряет землю. Не такой уж и дальний путь, думает Алон. Тысячу четыреста раз подниму и опущу эту орясину — глядишь, опять верста позади. Так и не заметишь, как пройдешь все двадцать!
Алон старается делать шаги как можно длиннее. Под полы полушубка забирается холодный ветер, бодрит тело. От такой быстрой ходьбы у коров пропадает молоко — к утру вымя будет как пустая кожаная сумка; а у бычков туловища становятся угловатыми. Алон не думает об этом, хотя знает, что спешка враг прасола. Со спин животных на дорогу скатываются копейки.
Алон продолжает шагать и не оглядывается назад. У кого есть хоть капля ума в голове, тот должен пошевеливаться. Все приметы предвещают лютый мороз.
Животные шумно дышат за спиной Алона. Копыта стучат по камням. Позади скрипят колеса телег. Земля под ногами становится все звонче. Она как натянутая струна инструмента. Холод проникает все глубже, каждая кочка превращается в камень.
У Алона гудит в ушах. Он мог бы кинуть прочь, отшвырнуть эту тяжелую палку и сесть в телегу, как и полагается хозяину. Но он отгоняет эту мысль. Дело всей жизни надо завершить с честью. Алону хочется снять с головы шапку, когда он думает о тех тридцати двух годах, что все дальше и дальше отступают в прошлое. Это не животные идут следом за ним и с шумом дышат теплом ему в затылок. Это нежный ветер прошлого, который никогда больше не повторится.
Алон идет и перед каждым шагом далеко вперед выбрасывает палку.
Где-то позади плетутся его подручные. Пусть они поведают своим детям и внукам: Алон шел во главе своего стада, как полководец. Он знал, что только силой можно пробиться сквозь холод. Он не испугался.
Алон видит перед своим мысленным взором сверкающие залы петербургских дворцов. Слуги ходят вокруг столов, обнося всех дымящимися блюдами с мясом. От этой мысли Алону становится теплее, хотя спина его под тяжелым полушубком и без того взмокла.
Алон обязан спасти это стадо.
Чтобы отвести его на бойню.
Ява разложила плед на куче хвороста и присела. Маленькая Катарина топотала рядом — она вытянула ручку, ухватила мать за колено и, перебирая ножками, стала карабкаться наверх. Куча хвороста спружинила. В голове у Явы мелькнула смешная мысль: если б все ее дети собрались сейчас здесь, они бы не поместились на этом клетчатом одеяле. Под их тяжестью прогибающаяся куча хвороста сплющилась бы и стала вровень с землей.
Матис давным-давно приглядел это место для нового дома, а сегодня они пришли сюда, чтобы вместе все обсудить. Бревна ждали на россаском дворе, очень скоро здесь застучат топоры. Чтобы лучше было видно место их будущего жилья, Матис срубил здесь кустарник. Ему хотелось, чтобы Яве понравился выбранный им клочок земли, сам он, видимо, уже успел прирасти к нему сердцем.
Матис возился тут же, поблизости. Вырвал несколько кустов крапивы и теперь сшибал топором сучья. Ява догадалась, что муж старался преодолеть свое волнение. Пусть жена оглядится и попривыкнет, очертя голову дом не строят, на поросшей клюквой кочке хижину не ставят. Очевидно, Матис взвесил все, ведь не просто же так он подошел сейчас к чахлой березе и обхватил ее руками за ствол. Покачал, вероятно попробовал, крепко ли сидят корни в почве. Оставшись доволен березой, он принялся осторожно вырубать вокруг сухостой. Чем больше береза освобождалась от кустарника, тем заметнее она устремлялась ввысь. Словно стрела, пущенная из лука в небо. Ява пересчитала отходящие от ствола ветви и внезапно почувствовала, что ничего не может возразить против места, выбранного Матисом. У дерева десять ответвлений, у Явы — десять детей, последнего из которых, родившегося прошлой осенью крошку Матиса, свезли двух месяцев от роду на погост за церковью. Там он покоится рядом с первым мужем Явы — Якобом.
Суждено ли Катарине остаться последышем?
Десять жизнеспособных ветвей на березе — это было доброй приметой.
Что ж, народ Медной деревни немало удивится, узнав, что Матис и Ява задумали строить дом на краю хуторских земель, под боком у болота. Календарь сообщал, что примерно раз в каждые сто лет в этих местах бывают наводнения. Но если бояться, то и воды из колодца не зачерпнешь — еще в ведерке утонешь. Матис не глупец, что устраивает жилье у самого болота. Обстоятельства сильнее человека. Пришла пора разделяться, начинать жить своим хозяйством. Первый сын Явы, наследник Якоба, в месяц жатвы достигнет совершеннолетия. Поди знай, кого Коби выберет себе в хозяйки.
Ява не могла оставаться абсолютно равнодушной, думая о будущей Кобиной молодухе, которая начнет ходить по проложенным Явой тропинкам, чужое лицо нагнется над колодцем, чужие руки будут держать коромысло, отшлифованное до гладкости руками Явы. Вечером молодуха уляжется на те самые полати, где Ява зачинала своих детей. На доске в изголовье десять отметин — после рождения каждого ребенка Ява делала там зарубку.
К Михайлову дню новое жилище Явы и Матиса должно быть готово. Коби дает матери от каждого поля по полоске и вдобавок клочок луга. Ну, а с пастбищем придется самим как-то выкручиваться. Кустарника и болот в этих краях хватает.
Как раз из-за пастбища Матис и выбрал это место под дом. Прямо через болото стоит Иудин остров, никто им не пользуется. Вот увидишь, сказал Матис Яве, один Иудин остров нас прокормит. Ничего лучшего Ява взамен предложить не смогла, так чего же тут спорить.
Одному старику богу да Матису было ведомо, каким манером коровы станут переправляться через болотные ямины на Иудин остров, овцы — тем, что их можно перетащить туда на себе.
Все заботы рано или поздно, тем или иным путем, разрешатся.
И без того на сердце достаточно болячек. А жить дальше все равно надо, Ява верит, что на душе полегчает, если они обоснуются подальше от сердца Медной деревни.
Давно ли в Медной деревне, где полоски поля одного хутора переплетались с полосками поля другого хутора, сосед шел на соседа с дубинкой. Но попробуй тут угнаться за правдой: поле, подобно лохматой нитке, бежало от одной опушки леса к другой — начнешь поворачивать лошадь, и пятки твоих постолов уже топчут чужую борозду. Во время праздников, когда сообща распивали пиво, все споры и раздоры валили на тесноту. Теперь поля и луга поделены разумно, однако склоки не прекращаются. Снова можно валить все на тесноту — люди до сих пор еще друг у друга по головам ходят. Дома стоят так тесно рядом, что навозная жижа из одного хлева течет к порогу другого.
Лучше уж жить на краю болота, утешала себя Ява. Однако на сердце все же щемило, потому что никакие трезвые рассуждения не могли унять боль утраты родного дома.
Размышляя порой об этих распрях в деревне, Ява думала о том, что тайный страх заставлял людей обходить истинную причину ссор молчанием. Проклятие, тяготеющее над Долиной духов, не давало старой вражде остынуть, временами казалось, что люди поступают прямо вразрез со своим желанием. Ведь не зря же боялись даже произносить эти два слова — Долина духов. Хотя все знали, что со стародавних времен долину в Медной деревне именно так и называли.