Раскрыв книгу на нужной странице, директор придвинул её ближе к профессору. Тот непонимающе покосился на собеседника и опустил взгляд, читая единственный абзац, написанный от руки:
«1925 год. Отделение Нумерологии Высшей Академии Магии. Отрывок эссе «За Порогом Пустоты». Автор Лэйн Бишар. Мы сами себя очерняем. Сами себя превращаем в изгоев, извергов и убийц. Это с нами делает не магия. А разум. Магия лишь усиливает это. Сердце толкает нас на самопожертвование, любовь и благородство. А разум превращает в чудовищ. Тьма живет в нас самих, царит в сознании, рождая в нём желания и решения, и только в сердце может быть достаточно света, чтобы не позволить нашим амбициям и эгоизму... нашим эмоциям, выйти из-под контроля. Во тьме рождаются все чувства и помыслы, а свет — эта та грань, которую они не могут пересечь. Если в душе нет света, тьма разбудит в ней хаос. Но если свет — это сердце, то тьма — это то, что заставляет его биться. Без тьмы, свет — это лишь неподвижное полотно, сотканное из любви, но не способное её осознать и постигнуть. Без тьмы, свет — это просто пустота».
Текст закончился, и Снейп поднял колючий взгляд на директора.
— Это, конечно, необычайно занимательно, — кисло прокомментировал он. — Но при чём тут Поттер?
— Он светлый волшебник, — сказал Дамблдор таким тоном, словно это всё объясняло.
— Да, мы это установили ещё лет пять назад, — декан Слизерина нетерпеливо захлопнул книгу. — Но какой смысл обсуждать это сейчас?
— Ты так и не понял, Северус, — мягко ответил Альбус. — Гарри абсолютно светлый волшебник. Живое воплощение света.
*
Напольное зеркало, где до этого отражались лишь смутные очертания комнаты и самого Поттера, теперь походило на распахнутую дверь, за которой до самого горизонта простирался Белый Мир. У порога, не сводя с Гарри пристального взгляда, сидел светловолосый двойник.
«О, расслабься, Гарри, — рассмеялся голос Тома, затерянный среди скользящих в густой дымке теней. — Всё, что можно было о нас подумать, они уже подумали, какая разница?»
И правда. Какая разница?
Он смотрел в серебристо-зеленые глаза и впервые не испытывал ни страха, ни удивления. Сознание двоилось. Гарри по-прежнему сидел на полу, привалившись спиной к стене, но в то же время ощущал, как со всех сторон его обступает туман.
Комната и всё, что в ней находилось, утонула в молочно-белой дымке. Впереди к небу поднималась исполинская серая стена цитадели.
«Может, мне предначертано уничтожить мир?»
Можно ли уничтожить мир, в котором ничего нет?
«…он решил получить силой то, что унаследовал по праву рождения…»
«Ты собираешься поступить так же?»
С вершины крепости сорвался камень, и его тут же поглотила мгла и живущие в ней тени. Тихий рокот, похожий на далекий раскат грома, донёсся до слуха Гарри.
— Ты слышишь? — двойник теперь сидел прямо напротив него. — Они разрушаются…
«Взгляни, что сотворило с твоей жизнью одно единственное прорицание».
Гарри улыбнулся собственному отражению.
— Я знаю, — спокойно ответил он.
«Плачь льдом и туманом и взирай на пустоту своего мира».
Это не имело никакого значения. Ничто больше не имело значения. Так почему же ему всё ещё кажется, что он истекает кровью?
— Ты чувствуешь, дитя магов? — голос двойника разносился в пространстве, подобно горному эху. — Чувствуешь, как время ускользает? Видишь, как оно обращается в пепел?
«Это глупо, Том».
Стрелки часов ползли по кругу, отсчитывая секунды до… до чего?
«Пророчество — это эхо неизбежности».
Гарри наблюдал, как с вершины стены в бескрайний океан тумана рухнул ещё один камень. Что случится, когда камней не останется?
«Удиви меня», — скучающе мурлыкнула тень голосом Тома.
Гарри улыбнулся:
— Я постараюсь.
*
Директор поставил локти на ручки кресла, переплетая пальцы, и взглянул в окно. На жердочке справа от него с тихим шорохом чистил перья Фоукс. С улицы доносилось пение птиц и голоса студентов.
— Магия сама по себе не имеет цвета, — не оборачиваясь, заговорил он. — Как не имеет сознания. Она — лишь чистый источник энергии, проистекающий из Великого Потока. Мы же, напротив, вполне разумны, и, приходя в этот мир, приносим в него свет и тьму, добро и зло, порядок и хаос. Именно мы направляем данную нам при рождении силу, — Альбус повернул голову, обращая взгляд на Снейпа. — Плотно переплетенная с нашим разумом и чувствами, магия приобретает окрас, а мы получаем то, что я называю предрасположенностью.
— То есть, по-вашему, мы уже с самого рождения либо злые, либо добрые?
«Что за чушь Мерлина ради?!»
— Конечно, нет, Северус, — губы директора дрогнули в едва заметной улыбке. — Добро и зло мы узнаём, постигая этот мир. Но тьма и свет приходят с нами сразу. Наша душа — это своего рода призма, преломляющая и изменяющая прямые лучи магической энергии. Именно цвет и форма души во многом определяют порывы и желания нашего сердца.
— Вы хотите сказать, всё, что мы собой представляем, формирует окрас хм… души? — скептически уточнил Снейп.
— О да, — Дамблдор перехватил мрачный взгляд декана Слизерина и поднял руку, прерывая готовое сорваться с его губ отрицание. — И я сейчас не говорю о добре и зле. Лишь о некоторых наших, хм, наклонностях, которые многократно усиливаются благодаря курсирующей в нас магии.
— Наклонностях?
— Идеальный баланс — это одинаковое количество тьмы и света, — терпеливо пояснил Альбус. — Человек, гармонично сочетающий в себе оба потока, в равной степени обладает страстью и бесстрастием, границами и безграничностью, любовью и ненавистью. И если бы все были на это способны… — директор с мечтательным вздохом вновь устремил взгляд в окно, рассматривая плывущие по небу белые облака, — в каком прекрасном мире мы бы тогда жили. К сожалению, — удрученно продолжал говорить он, — что-то в нас всегда превалирует.
*
Было что-то неуловимо прекрасное в том, как камни обрушивались с вершины цитадели, исчезая в тумане, отчего тот приходил в движение. Он вздрагивал и клубился, закручивался спиралью и мягкими волнами расползался в стороны, как потревоженная гладь воды.
— Осторожнее, дитя магов, — светловолосый двойник то терялся в белой дымке, то появлялся вновь, — то, что ты разрушишь, невозможно будет восстановить.
«Потенциал твоей магии безграничен».
— И всё-таки где мы?
— Там, где рождается вечность… — отвечал двойник, и в его голосе, потустороннем и бесстрастном, слышалась нотка упрека.
В стене образовался внушительных размеров пролом, и сквозь него медленно проникал туман. Узкие прорези бойниц в слепом безразличии взирали на расположившегося у подножья цитадели подростка. Он рассматривал поврежденную крепость, думая о том, что однажды уже наблюдал нечто подобное. Одна из скользящих в дымке теней неожиданно обрела четкость, став похожей на хвост дракона, который, изогнувшись, врезался в стену, оставляя глубокие борозды от огромных шипов, после чего растаял как мираж.
«Так вот что такое легилименция дракона».
Гарри помнил сквозные дыры в стенах, за которыми не было ничего — лишь гулкая, безжизненная пустота и густой туман. Тогда он впервые повстречал двойника с белыми волосами и глазами, в которых жил древний разум вечного существа. Тогда он был напуган. А сейчас…
Где был этот страх?
«Ты разбудил меня и смешал пустоту с туманом...»
С вершины сорвалось ещё несколько камней. Гарри встретился взглядом с отражением, пристально наблюдающим за ним сквозь мутно-белый полог тумана.
«Человеком тебя делают лишь кровь, плоть и бремя смертности, дитя магов. Я то, что обитает вне этих рамок».
— Ты — зверь?
Двойник молча склонил голову к плечу, его губы тронул слабый призрак улыбки.