Пепел был повсюду. Застилал глаза. Душил. Это было почти больно.
«Мы с тобой, Гарри, истинные наследники Слизерина».
Образы, яркие и реальные, загорались в памяти: библиотека, приглушенный свет канделябров и дрожащие тени от свеч на стенах, запах чернил и старой мебели, скрип половиц.
«Что бы там ни взбрело в голову Тому, я всегда буду на его стороне».
Гарри рассматривал самого себя, сидящего на земле напротив Гермионы. Сколько им тогда было? Двенадцать?
«Что теперь ты будешь делать со своими громкими заявлениями?» — хотел спросить он у своей более юной версии, но картинка потускнела и рассыпалась, а на смену ей тут же пришла новая, и Том, иронично улыбаясь, взглянул ему в глаза.
«…без тебя эта жизнь не особенно интересная штука».
Как Дамблдор мог говорить, что всё это не имело смысла? Не имело значения? Что Том лишь сосуд без души? Для Гарри не было никого реальнее Тома. Это он был пустотой. Без Тома он был пустотой.
«…я лучше буду рядом, чтобы дать тебе хорошего пинка, потому что кроме меня ты все равно никого не слушаешь».
Ты и меня-то не слушаешь…
«Том, я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было. Ты мне как брат, ты мой лучший друг, всегда им был и всегда будешь, и я думал, что ты тоже веришь мне…»
Пепел кружил в воздухе, и смешивался с туманом, оживляя тени, а те превращались в безумный калейдоскоп воспоминаний.
«Я верю тебе…»
*
— Вы недавно говорили, что свет не дает нам превратиться в чудовищ, — напомнил Снейп. — Так каким же образом этот же свет делает из мага монстра?
— Свет без тьмы выжигает всё вокруг себя. В своей чистоте он намного опаснее тьмы. Поверь, мир не знал бы диктатора страшнее светлого мага. Его нельзя испугать или подкупить, он не ведает страха, ненависти, зависти и алчности. То, что выходит за границы порядка, автоматически причисляется к злу и хаосу, — Альбус задумчиво уставился в свою треснувшую чашку. — А как известно, нет порядка идеальнее, чем смерть, — отстраненно протянул он. — Свет не чувствует милосердия и сострадания, — вырвавшись из капкана собственных мрачных мыслей, директор поднял взгляд на собеседника и улыбнулся. — Слава Мерлину, подобные преображения случаются крайне редко. Чтобы довести до такого светлого волшебника, нужно очень сильно постараться. К тому же я говорю сейчас о чистой, несформированной энергии.
— Выходит, если Поттер — абсолютно светлый маг, то он не испытывает чувств? — Снейп думал о вечно фонтанирующем эмоциями мальчишке. — Как такое возможно?
Словно в ответ на этот вопрос в памяти всколыхнулся равнодушный взгляд двенадцатилетнего мальчика, стоящего возле обездвиженной василиском ученицы Хогвартса и его спокойный голос: «…не могу нащупать пульс. Она умерла?» Разве могут дети в подобном возрасте настолько безразлично спрашивать о таком?
— О, нет-нет, — опровергая эти слова и мысли, сказал Дамблдор. — Все чувства Гарри настоящие и искренние. Как правило, к десяти-одиннадцати годам абсолютно светлые волшебники уже выстраивают некий каркас характера и личности. Поначалу их эмоции могут быть несколько примитивными и простыми, но наблюдая за окружающими людьми, они учатся чувствовать и постепенно начинают формировать собственные оценки. Они знают, когда злиться, когда радоваться. Они понимают, когда можно дать сдачи обидчику или заплакать. Они осознают тяжесть горя и огонь ярости. Сложность лишь в том, что их эмоции — это самодельный корабль, дрейфующий в океане безразличия и пустоты. Кроме внешнего мира им негде черпать примеры поведения, и если в характере не заложено некого шаблона или реакции, они ничего не испытывают. Никак не воспринимают происходящее. Не знают, как воспринимать.
— О… это, пожалуй, чертовки многое объясняет, — проворчал Снейп.
— Не сомневаюсь, — согласился Дамблдор. — Но помимо окружения, так же есть один важный фактор. Особенность, на которой в каком-то смысле формируется вся его личность.
— И это…
— Любовь.
«Ну безусловно».
*
Сквозь полупрозрачную пелену тумана виднелись стремительно рассыпающиеся стены крепости. Но Гарри не тревожило это разрушение. Куда важнее были воспоминания, проносящиеся перед глазами стремительной вспышкой света, так похожей на падающую звезду: коридоры Хогвартса, витражные окна, оранжевый диск солнца, плавно опускающийся за горизонт, раскрасив кроны деревьев в красно-желтые цвета, тепло огня в камине.
«Я надеялся, ты достаточно хорошо знаешь меня, чтобы догадаться — я ни за что не стану мешать или препятствовать тебе, я всегда, по крайней мере, выслушаю тебя…»
«… я всё это делал только ради тебя!»
Крик Тома эхом разнёсся в белом пространстве и стих, поглощенный мглой.
«Куда мы идем?» — тихо спрашивает Арчер, в то время как Гарри торопливо тянет его за собой по узкому тёмному тоннелю тайного хода.
Он жадно всматривался в каждый образ, в каждую тень и виток серой дымки. Здесь жило его прошлое. В каждом камне, падающем на землю, хранились мысли и чувства. Каждое видение, тающее и исчезающее, было частью его самого: горящие факелы, порывистый холодный ветер, бьющийся в окна и трепещущие тени на стенах, силуэт невысокого мальчика, выхваченный из темноты неярким светом, кровавые буквы на сером камне.
«…поверь, это что-то особенное!»
Магический огонёк на конце волшебной палочки Тома озаряет его восторженное лицо и пылающие нетерпением глаза. Усевшись поудобнее на кровати Гарри, он опускает на одеяло старую тетрадь в потертой обложке из чёрной кожи.
Воспоминание всколыхнуло в душе щемящую боль, тревогу и недоумение. Поттер отвернулся и от него, и от поврежденной стены, и от чувств, которые начали постепенно угасать и пропадать. Он шагал сквозь пелену тумана, сквозь тени и пепел, переступал рассыпающиеся на земле камни, а в молочно-белой дымке, поблекшие и далекие формировались и меркли миражи прошлого: маленькая, уютная комната, письменный стол возле окна, и он сам, сидящий на кровати Тома, привалившись спиной к стене.
«…чем людей пугает темнота? В ней может крыться что угодно. Во тьме можно заблудиться. Она слишком сложная… слишком запутанная».
«Свет проще, даже примитивнее, там нельзя ничего скрыть, нельзя спрятаться и нельзя потеряться».
Тогда почему он блуждает здесь, среди тумана и пепла в бескрайнем белом пространстве, не способный вырваться из лабиринта воспоминаний? И хочет ли он вырваться?
«Безумцу тьма не под силу».
Его шаги разносились в пустоте гулким эхом. Следом за ним, неотступной тенью, шел двойник.
— Если ты оберегаешь цитадель, то почему не остановишь меня? — спросил Гарри, не оборачиваясь и не сбавляя шага.
— Ты хочешь, чтобы я остановил тебя? — голос двойника раздавался отовсюду, и на мгновение пустота будто наполнилась холодным ветром, от которого мгла пришла в движение, расступаясь перед Гарри.
— Нет.
Больше двойник не произнёс ни слова.
«…у тебя не возникало мысли, что этот волшебный мир совершенно другой? Не такой, каким казался, когда мы только поступили в Хогвартс...»
Гарри бросил взгляд на тускнеющее воспоминание.
«О да, — подумал он. — Этот мир куда ужаснее, чем мы могли себе вообразить».
«...тьма и свет неразделимы, — шепнула скользнувшая мимо тень голосом Тома, — потому что одно не может существовать без другого».
«Если это так, то почему я всё ещё здесь?»
«А чего бы ты сам хотел?»
«Исчезнуть».
«…оставаться собой».
«Но я — это пустота».
*
— Откуда возникает привязанность в пустоте?
— В душе светлого мага с самого рождения существует безусловная любовь. Это чувство не направлено ни на что конкретное и до определенного момента весьма инертно. Но на каком-то этапе появляется нечто очень важное и дорогое. Это может быть человек, семья, дом, место, а иногда даже страна. И тогда любовь в душе светлого мага приходит в движение. Она наполняет всю суть его существования, придает смысл поступкам и питает его. Эта привязанность становится своего рода якорем. Фундаментом, на котором камень за камнем светлый маг возводит собственную личность. Якорь для светлого мага — центральная фигура всего его существования.