Своими кулачками она неустанно тёрла зенки, которые сейчас были красными от раздражения и лопнувших сосудов. Участки кожи, которые были открыты, тоже чесались. А ещё её мутило. Казалось, что хочется вырвать, но при этом она испытывала страшную жажду. Голова словно была перегрета в печке, как и всё остальное тело.
Как жарко…
Очень медленно химия убивала Миланье, пусть она это и не понимала.
Зато понимал отлично это Кент. Видел, как очень медленно детский организм сдаётся под жёлтой хренью. Он быстро снял свой комбинезон пилота и шлем, бросив их вниз по течению, чтоб промыть водой, после чего в трусах прыгнул в запруду. Раны жгло, казалось, разъедало, но он старался не обращать на это внимания. Быстро обмылся водой, если где вдруг химия всё же попала на кожу, после чего подбежал к Миланье.
Та жалобно посмотрела на него и пробормотала:
— Мне очень жарко. Меня… крутит… в голове… Я ничего не вижу.
— Вообще ничего? — нахмурился Кент.
— В глазах всё плывёт… Зачем ты это сделал? Зачем убил её? Ты… так ненавидишь нас, что готов… (кашель) готов убивать даже после такого? — её слабый голосок был полон осуждения и боли.
— Потом. Потом объясню, а сейчас тебе надо помыться.
— Помыться? — она нехотя посмотрела на ручей. — А потом?
— Сейчас, — безапелляционно заявил он. — К тому же, от тебя мочой воняет ужасно, словно годами не мылась.
— Грубиян… Но… я не хочу. И тебя стесняюся… — пробормотала она, и её и без того красные щеки стали ещё краснее.
Да вот только Кенту было не до стесняшек и игр в пристойных девиц. Он жопу рвал не для того, чтоб она сейчас окочурилась. Причём, нахватавшись маленькой дозы, умирать она будет куда медленнее. А если не умрёт, что скорее всего, то ближайшее время для неё станет настоящим адом.
— Плевать! Давай, снимай монатки, — он схватил её и без каких-либо раздумий принялся раздевать, не обращая внимания на её протесты.
Миланье пыталась сопротивляться. Что-то там махала руками, говорила, но все её движения были вялыми, а слова едва-едва покидали губы. Она всё больше походила на куклу, большую и тёплую, чем на ребёнка. А потом кукла станет всё больше и больше походить на труп.
Через минуту Кент уже отмывал её в запруде. А Миланье даже не пыталась прикрыться или проявить хоть какие-то признаки стеснения. Она постанывала, кашляла и качалась из стороны в сторону, как метроном. От её бойкости не осталось и следа.
Кент хорошенько промыл ей волосы, чтоб никакая химия в них не осталась, после чего принялся отмывать её крылья. Оттянул в стороны и быстро помыл перепонки, не обращая внимания на слабые протесты. После них вниз по течению спускались разводы жёлтого цвета — крылья собрали больше всего химии на своих перепонках. А вот хвост Миланье мыла уже сама, на это сил ей хватило, так как она была даже в таком состоянии резко против.
— Всё, давай, сейчас промоем тебя, — вытащил Кент её за подмышки, не обращая внимания на её стеснения и попытки прикрыться.
Было бы что вообще прикрывать… — фыркнул он мысленно.
— Как ты меня промывать собрался? — слабо, немного сонно ужаснулась она.
— Сейчас увидишь.
Подняв её чуть выше по течению, чтоб не глотать ту же воду, где они смыли с себя химию, Кент заставил её пить до тех пор, пока её живот слегка не раздулся и ей не стало не то что плохо, больно. После этого два пальца в рот, и всё содержимое желудка вышло наружу. И так несколько раз, пока из неё не начала идти такая же вода, как и в самом ручье. К тому моменту она была никакой.
Положив её на землю, Кент принялся рыться в аптечке.
— Так, мелкая, держи.
— Что это?
— Активированный уголь. Если ты нажралась той дряни, то он всосёт в себя всё.
— Уголь? Он разве съедобен? — устало спросила она. — А если он всосёт меня саму?
— Мы много не потеряем в таком случае. А ну-ка открывай рот.
Он забросил ей штук семь таблеток, после чего дал запить.
После этого посмотрел глаза.
— Чешутся… — слабо пожаловалась она.
— Будут чесаться. Надо было меня слушать, дура.
— Я не дура. Мама говорит… (зевнула) говорит, что я очень догадливая.
— Как табуретка.
— Не-а… (опять зевнула), немножко умнее…
С этими словами она уснула. Детский организм поддался как усталости, так и действию химии, бросив все свои силы на поддержание жизни своей хозяйки. Голая, мокрая, на холодной земле она просто уснула, хотя Кент бы сказал, что скорее отключилась. Может это было и к лучшему — на свет появились шприцы. Вряд ли бы демонессе понравилось то, что в неё тыкают иголками.
Как учили Кента при отравлении жёлтым туманом — коли это, это и это себе в жопу или в руку. В принципе, его учили при любом отравлении так: отравился одним газом — коли это; отравился другим — коли это. Всё быстро и просто. Вот он и колол.