— Мы можем подойти и попросить. Ведь ты даже не пробовал, а уже всех считаешь врагами!
— Мы и так враги, — заметил он, подтянувшись и выпрямившись перед ней, словно принял вызов.
— Но мы с тобой не враги. Мы вместе идём столько и ещё не убили друг друга. Даже тогда, в деревне.
— Тогда ты была на самом краю, Миланье, практически перешла черту, но я закрыл глаза. Второго раза не будет. И не строй иллюзий по поводу меня. Я убиваю демонов. Ты лишь исключение.
— Тогда сделай исключение и для них! Не надо, Кент. Все эти враги, о которых ты говоришь — они в твоей голове. Никто не хочет воевать.
— Но именно голова решает всё. Нежелание воевать не мешает им ненавидеть и желать мне смерти. Ты даже не знаешь, может там демон, потерявший против нас своих детей. Он мне тогда глотку при первом же взгляде перегрызёт.
— Нет! Не будет такого! Я не разрешаю тебе убивать демонов! — топнула она ногой.
— Или что, Миланье? — поинтересовался он. — Ты говоришь, чтоб я их не убивал, но ты лишь маленькая девочка. Ты не понимаешь ни меня, ни мира, ни других. Ты исключаешь тёмные чувства из своего счастливого видения.
— Я понимаю, — мотнула головой Миланье. — Пусть я и маленькая, но я вижу, что мы можем не воевать!
— Но ты никогда не воевала и не была в тех мясорубках, что бывал я. Тебе не приходилось видеть то, что видел я, проходить то, что проходил я. Ты не видела смерть других и потому тебе легко прощать, тебе легко говорить «не надо».
— Но я видела, что вы сделали с деревней! Я видела это всё, но не пытаюсь вгрызться тебе в глотку, верно?! — громко ответила Миланье со своим упорством в голосе.
— Ты это увидела один раз. Всего один единственный раз, и то только последствия. Но сталкивайся ты с этим постоянно? Будешь смотреть на это постоянно? Настолько часто, что это просто пропитает тебя? Или если застанешь дорогого человека убитым, смогла бы сказать «я прощаю тебя»? Смогла бы отпустить это?
Он внимательно смотрел на неё. И пусть Миланье не видела, она чувствовала этот взгляд. Внутри себя она уверенно сказала: да, но… это всего лишь внутри. А произойди это в реальности?
— Эта война заставляет ненавидеть, — продолжил Кент. — Даже когда всё исчерпано, ты просто ненавидишь их за то, что они сделали когда-то в прошлом. И эта боль остаётся, её хотят выместить на виновниках и всех, кто с ними как-то связан, даже если всё закончено. А я всего лишь солдат, который воевал против демонов и видел, что они делали с другими. Ты можешь винить меня в ненависти к своему роду, но ты не можешь судить меня. Даже если я прощу их, не факт, что они простят меня.
Миланье понурила голову. Голова Кента была тоже опущена.
Но он слышал собственный голос. Тихий и спокойный.
Но ты воюешь не поэтому, не так ли?
Он не обманывал себя. Но и правду никому бы не сказал. Ведь главное заключалось в том, что война зачастую принимала характер личной ненависти. Даже если этот человек им ничего не сделал, и даже если он и не воевал, то всё равно его будут ненавидеть, так как он является сторонником их врагов. Всё, что связано с врагом, становится объектом противника ненависти, потому что для них все они единое целое. За примером ходить далеко не надо — вся история человечества пронизана этим.
Солдаты убивали демонов, но не только тех, кто лез в атаку. Те же гнёзда или города — их уничтожали, потому что там тоже жили демоны. Их ненавидели за то, что те сделали и продолжали делать. Возможно, тем самым они хотели обезопасить себя от мести со стороны жителей, но…
Правда в том, что люди просто ненавидели демонов, и те не вызывали, в отличие от той же Миланье, своим видом сострадания. Слишком непохожие, чтоб сострадать, и слишком много сделавшие, чтоб остановиться.
Люди в их глазах должны были выглядеть похоже.
— Но… всегда есть время попробовать простить, верно? — очень тихо и мягко спросила Миланье, не поднимая головы. — Если никто не пробует, если никто не протягивает руку, то этого никогда не произойдёт. Камнепад с маленького камня, а ливень с первой капли дождя.
— Очень красивое сравнение, — приподнял голову Кент. — Кто тебе это рассказал?
— Мама, — как-то застенчиво ответила Миланье. — Она очень умная.
— А она тебе не говорила, как сложно сделать первый шаг, и что после него можно уже не сделать следующего? — поинтересовался Кент.
— Нет, но… если никто не пробует…
— Никто не пробует, потому что жить хочет и потому что прощать не хочет.
— Но ты же сделал, — улыбнулась Миланье, посмотрев на него. — Если ты сделал, почему этого не сделают другие?