— Нужно передать два сообщения, — Ниар подала стрижам свернутые в трубочки записки. Птицы послушно взяли их в свои маленькие лапки. — Ту, что перевязана красной лентой, доставьте Анаэль. И скажите ей, чтобы поторопилась. Ту, что черной – Беорну. И передайте, что я вернусь домой вскоре.
— Это все, хозяйка? — стрижи повернули к Ниар свои маленькие головки.
— Потом можете вернуться ко мне. Я накормлю вас и дам еды про запас. А теперь летите, друзья мои.
Ниар кивнула подопечным, и маленькие птицы с легкостью взметнулись ввысь, щебеча и играя друг с другом. Провожая их глазами, Миас с радостью наблюдала за задорным полетом ничем не обремененных существ. Солнышко играло лучиками на крыльях стрижей, проливая на них свои теплые и нежные слезы света. Ветерок подхватывал задиристую песнь птиц и уводил ее с собой в далекие дали Средиземья, точно унося любимую в края добра и негаснущего счастья. Отойдя к краю Каррока, Ниар помахала стрижам, желая им легкого полета. Позже, когда острый взгляд девушки уже не мог различить вдали силуэты непоседливых летунов, старшая Миас распростерла руки в стороны и, закрыв глаза, позволила сознанию воспарить над проблемами насущными. Нагнетающий воздух ветер с севера ерошил волосы, а поднимающийся от земли жар вызывал ощущение легкости. Прекрасный день и, если бы не дела, Ниар бы без промедления вскочила на Арго и понеслась к Андуин. Речка бы своей холодной лаской смыла бы с тела усталость, остудила бы разум и позволила бы Ниар на несколько мгновений почувствовать себя обычной. А может быть, даже свободной.
Впрочем, до вечера еще было время. Оглянувшись, Миас окинула взглядом зеленую долину, что вела к дому Беорна. Арго был быстрым скакуном, так что при желании можно было успеть везде и всюду. Ниар, ухмыляясь и не тратя больше ни секунды, подбежала к фризу и с присущей ей легкостью села на спину жеребца. Впереди лежал целый мир. Знакомый мир, старый, истоптанный и родной. Но не менее чудесный, чем тысячи лет назад…
Дернув поводья, Ниар пустила Арго галопом. Шаловливый ветер тут же запел свои песни в ушах, повествуя об истории Эннората и о героях, что покоились в объятиях матери-земли. Ритмичный бег коня завораживал, а маленькие блики у горизонта позволяли представить Ниар Аман, простирающийся за недосягаемыми пределами белым лучезарным полем. Вот она…
Свобода.
♦♦♦♦♦
Свобода. Да, именно – свобода. Дядю можно было любить хотя бы за то, что он никогда не ограничивал племянников в действиях. Может быть, опекал порой чересчур, зачастую ругал, но в целом позволял быть теми, кем им нравилось быть. Когда встал вопрос о том, кто пойдет к Одинокой Горе и когда, Кили вместе с братом первыми вызвались добровольцами. После их смелого заявления последовал долгий и местами неприятный разговор с дядей, а после этого разговора еще менее приятная беседа с матерью. Оба молодых гнома не колеблясь настаивали на своем, хотя и Торин, и Дис были весьма красноречивы в описаниях возможного исхода рискованного предприятия. Кили, моргнув, вспомнил обеспокоенное лицо матери, осунувшееся и словно бы постаревшее за те несколько дней, что предшествовали началу путешествия в Шир.
И впервые пожалел о том, что не послушался Торина. Конечно, подобные мысли – просто малодушие и трусость, но теперь, находясь совсем рядом с Эребором, молодой гном с удивительной ясностью осознал близость смерти. Ощутил ее зловонное дыхание, которое не несло с собой ничего, кроме пустоты, помноженной на вечность. В загробную жизнь верилось с трудом. Да и не хотелось в нее как-то верить.
— Ты чего притих? — Фили подошел из-за спины. Голос брата успокаивал. Подняв взгляд, Кили кивнул в сторону.
— Гэндальф сказал, что не пойдет с нами через Лихолесье, — толкучка вокруг мага росла и ширилась. Возмущенные и явно напуганные, все спутники наперебой кидались на Серого Странника. Сыпавшиеся со всех сторон вопросы листопадом накрыли Гэндальфа. Растерянный, маг пытался успокоить паниковавших искателей приключений. Кили хмыкнул. Что-что, а приключение они точно нашли. — Теперь все пытаются убедить его идти через лес с нами. Однако что-то у народа это плохо получается.
— Дела не ахти, братец, но обычно тебе подобные ситуации не мешали улыбаться в тридцать два зуба, — Фили присел рядом. Отцепил от пояса бурдюк с водой. Отпил немного и предложил брату. Вода была вкусной, Кили знал об этом. Они наполнили опустевшие меха в небольшой речушке, что попалась на пути. В ней же искупались и рядом с ней же отдохнули. Правда, недолго. — На, держи. Попей, может, станет легче.
— От воды легче не станет, но мне всегда нравился твой оптимизм, — Кили покачал головой, отказываясь от предложения брата. Фили, нахмурившись, убрал бурдюк. Он явно хотел задать какой-то вопрос, на лице было написано. Всегда чувствовавший плохое настроение брата, Фили при этом не навязывал свою помощь. За что сам Кили был ему благодарен. Опустив взгляд, молодой гном задумчиво провел рукой по своему мечу. — Мы почти у Эребора, веришь в это?
Ответ последовал не сразу. Фили смотрел вдаль, куда-то на юг, где зеленые холмы, сливаясь друг с другом, перетекали в горизонт.
— Не очень. Еще тяжелее мне поверить в то, что под Эребором спит дракон. Знаю, о чем ты думаешь, — Фили поджал губы. Его серые глаза казались темнее обычного, хотя день был ясным. — До последнего боя с орками я воспринимал весь поход как сон. Кажется, что все нормально, но чем ближе мы к Одинокой Горе, тем страшнее становится. Не поверишь, но вчера не мог заснуть. Долго представлял себе, как выглядит дракон. Пытался понять, какого это – встретить его взгляд и погибнуть, почувствовав на коже безумный жар. Представить так и не смог, зато осознал, насколько коротка жизнь.
— Я маму вспоминал, — неожиданно перебил брата Кили. Голос не дрожал, но сквозь него просачивались какие-то горькие и одинокие интонации. Не знай гном сам себя, решил бы, что слушает какого-то нюню. — Вспоминал, как она плакала, отговаривая нас. Мне тогда странным показалось, что она так сильно изменилась. Так…
— Постарела, да? — Фили кивнул. Отвел взгляд в сторону, будто пряча его. Кили захотелось улыбнуться, но не вышло. Впервые в жизни, пожалуй. — Как кажется мне, прощаясь, она уже не надеялась на новую встречу.
Слова какой-то безумной правдой свалились на плечи Кили. Интересно, что ощущает человек, отпуская детей туда, откуда они уже никогда не вернутся? Горечь? Естественно. Боль? Наверное. И боль, вероятнее всего, ни с чем несоизмеримую. Материнское сердце чутко и нежно. Чтобы сознательно отпустить двух единственных сыновей на смерть, Дис понадобилось пролить множество слез и провести несколько ночей без сна и отдыха. Ребячество…
Сглотнув, Кили вновь моргнул, прогоняя прочь слезы. Не место и не время. Встав с небольшого камня, молодой гном окинул изучающим взглядом гудящую толпу своих друзей. Высокая фигура Гэндальфа все еще находилась в гномьей оккупации – сомкнувшись плотным кольцом вокруг мага, подгорные жители не оставляли своих попыток убедить Серого Странника не покидать смелую компанию. Хотя на счет «смелой» Кили был уже не уверен.
Дядя, как ни странно, в дискуссии не участвовал. Стоя в сторонке, он одиноко поглядывал куда-то вдаль. Держа руки за спиной, спокойно слушал разговор других гномов с Гэндальфом. Как обычно беспристрастный и хладнокровный, Король Эребора с завидной стойкостью принял неожиданные заявления Серого Странника. Холодным взглядом Торин окидывал компаньонов и без каких-либо эмоций на лице наблюдал за тем, как вся бравада и иногда наигранная смелость облупившейся шелухой слетает с лиц соратников. Прищурившись, Кили оглядел Торина.
— Впечатление такое, что ему не страшно, — изрек он спустя минуту молчания, в очередной раз находя в своем учителе и опекуне пример для подражания. Фили, не ставший подниматься с насиженного места, покачал головой. Как никогда серьезный, он тепло улыбнулся. И в улыбке его было что-то пугающее.
— Уверяю тебя, ему страшно. И даже пострашнее, чем нам с тобой. Каждый из нас сам выбрал свой путь, и за свои жизни мы отвечаем сами. Но Торин был организатором похода, именно Торина мы называем своим Королем. Ему суждено править Эребором и следом за ним каждый из нас бросится в битву, если понадобится. Он отвечает не за себя, во всяком случае, не только. Жизнь каждого из нас находится в его руках и от его решений зависит судьба нашего народа. Как думаешь, страшно ли нести такую ответственность?