Надежды на исцеление почти не было - перед собою не солжёшь, но сдаться - опустить руки, положившись на волю Милостивой, и оставить Морида сам на сам с пожирающей тело болезнью и мыслями о безысходности было бы худшим предательством из всех возможных. Он ведь боролся за нас с Мирной до конца, не отступив даже тогда, когда схватка с демоном уже казалась проигранной!
Конечно Морид, если б я всё же решила покинуть Римлон, не упрекнул бы меня даже взглядом. Более того - иногда он сам заводил речь о том, что мне стоит вернуться в Делькону до наступления настоящих холодов, но чутье подсказывало, что "карающий" говорит это не от сердца, а для порядка. Поступи я так, как советовали он и Матерь Смилла - и все ещё теплющийся в душе Морида огонь угаснет, рассыпется холодным пеплом, а его телесная смерть станет лишь делом времени.
В итоге, я старалась бывать с "карающим", как можно чаще - когда он спал, тайком делилась с ним своими силами, в другое же время, устроившись у окна, я смешивала травы для зелий, готовила мази и бинты... Не только для Морида, но и для скромной лечебницы при храме: Старшая, уверившись, что я действительно смыслю во врачевании, тут же поручила мне целый ворох заданий, не забыв при этом сказать: 'О тебе же забочусь - чтоб на дурные мысли меньше времени оставалось. Больно ведь будет..." Я сделала вид, что не поняла намека, и продолжала навещать Морида при каждом удобном случае. Даже письмо в Делькону, в котором подробно излагались все мои злоключения в Мэлдине, я написала за столом в выделенной "карающему" келии.
Морид, если только я не была занята нашёптыванием заговоров над лекарствами, неизменно втягивал меня в разговор, который мог длиться пару часов. За считанные дни мы с ним перебрали все возможные темы. Я, мешая собственные воспоминания с услышанными от Ставгара историями, рассказывала о Райгро и Ильйо, а Морид говорил о своей службе, делах небольшого имения, которое теперь переходило в управление к младшим братьям, о своей любви к лошадям и правилах выездки... "Карающий" оказался внимательным и интересным собеседником - с ним было легко говорить и обмениваться дружескими подначками, и лишь одной темы мы с Моридом никогда не касались - судьбу Мэлдина что он, что я обходили молчанием, хотя новости об осквернённом святилище не были для нас секретом.
Вначале в Римлон пришли две послушницы с просьбой об убежище. На них, как и на Мирне, мэлдинские жрицы оттачивали владение ментальной магией. Смилла приняла их, перед этим, правда, проверив на чистоту от влияния Аркоса, а рассказ беглянок поставил точку в заочно вынесенном Мэлдину приговоре.
Оказалось, что одна, самая отчаянная, послушница поспешила покинуть проклятое святилище той же ночью, что и мы с Моридом и Мирной. Поскольку девушка были довольно сильной Чующей, произошедшая в Нижнем Храме схватка с демоном произвела на неё тоже действие, какое ушат холодной воды оказывает на сцепившихся в схватке котов. Послушнице привиделся такой кошмар, что её крик перебудил всех, спящих в одной келии, сестёр.
Когда же эмпатка перестала стучать зубами и смогла внятно говорить, то заявила, что всем им следует немедля покинуть Мэлдин. Поскольку к тому времени эхо коридоров уже доносило до келии дикие завывания обезумевших жриц, её порыв не встретил должной поддержки. Запереть дверь и отсидеться до рассвета большинству показалось более разумным, чем бежать в темноту - навстречу невидимой опасности.
Чующая пыталась настоять на своём, но, увидев, что толку от уговоров не будет, ушла одна. Рассказчицы были бы и рады к ней присоединиться, но одна из них после очередного урока жриц была так слаба и разбита, что просто не могла встать на ноги, а вторая не захотела бросить подругу.
Отсуствие Мирны и её сестры встревоженные послушницы обнаружили лишь после ухода Чуюшей, и, недолго думая, решили, что те незаметно покинули келию еще в самом начале спора.
В полутёмной комнате - пусть даже и с накрепко заложенными дверями, сидеть было страшно - послушницы, разжегши огарки, оставшиеся от выдаваемых им свечей, посдвигали кровати, и, прижавшись одна к другой, стали с замиранием сердца ожидать рассвета.
Час шел за часом - жуткие завывания и стоны постепенно стихали, и послушницы, решив, что все самое страшное позади, уснули. То, что все они ошибались, стало ясно этим же утром.
На рассвете и разбудил сердитый голос Матери Ольжаны - перечить быстрой на расправу Старшей никто даже не подумал, и дверь поспешно открыли. Хозяйка Мэлдина вошла в келию в сопровождении двух жриц - они были, закутаны в покрывала по самые глаза, а двигались и вовсе, словно ярмарочные куклы, которых умельцы дёргают за нитки, да и сама Матерь выглядела не лучше. За одну ночь постаревшая, погрузневшая, с нездоровой кожей и зло поджатыми губами - сам её вид не сулил послушницам ничего доброго, а первые слова подтвердили самые плохие предчувствия.