Румпель, не дожидаясь, пока чудовище окончательно придет в себя, ринулся вперед. Единственная надежда одолеть монстра – быть к нему как можно ближе, разорвать дистанцию, дотянуться бьющим без промаха мечом и при этом не напороться на жуткое черное копье.
Сами собой всплыли в памяти уроки фехтования. В голове назойливой мухой жужжало: «Копейщик – худший противник мечнику». На тычок нужно гораздо меньше времени, чем на замах и удар. Да и отбить такой выпад, направленный в грудь или живот, практически невозможно. А значит, есть всего один-единственный крохотный шанс на победу. Отклонить копье на выпаде, поднырнуть под него и ударить по рукам противника. Понять, где тот дюйм на рывок, – вот оно, умение воина. В противном случае увидишь свои кишки на кованом острие.
Черной птицей метнулся маг навстречу копью. Явственно видя тонкий стальной наконечник, летящий в грудь, отклонился, отводя смерть и позволяя демону уйти вслед за собственным ударом. Короткий замах – и меч летит в основание копья, выворачивая его вместе с суставами рук. Человека бы подобный удар лишил кистей, но демон оказался на удивление крепким. Локти монстра с жутким хрустом выгнулись, и Румпеля сбило с ног обратным концом копья. Доля секунды – Наклави перехватил копье, желая еще раз ударить древком и потом, развернув, пронзить наконечником. Маг, желая не допустить второго удара и лишить демона маневренности, схватил свободной рукой древко… И замер, глядя, как растекаются золотые всполохи, очищая черное основание. Огонь захватил копье, теперь оно пылало целиком, освещая место битвы, словно взошедшее солнце. Пламя лизнуло пальцы мага, скользнуло к лишенному кожи демону, пробежалось по его изуродованному телу и вырвалось из глаз.
Румпель всем своим естеством, всей своей сутью понял, что нельзя отпускать копье, ибо это оно, то самое, Огненное, сделанное лучшим мастером короля Нуада. И теперь от того, признает ли легендарное оружие в нем своего хозяина, зависел не только договор, но и жизнь последнего из рода Хредель.
Маг поднял глаза на Наклави и, к огромному своему изумлению, обнаружил, что огонь прояснил их. Вместо черных, мертвых впадин появился осознанный и до боли знакомый взгляд. Лавина понимания обрушилась на принца: пустой курган, отсутствующее копье и эти глаза… Румпель рвано выдохнул и сипло произнес:
– Отец?
Наклави дернулся и впился взглядом в воина напротив. Бесконечно долгую минуту длилась тишина. Румпелю стало казаться, что вокруг необъятный черный небосвод, а они звезды, обреченные вечность провести в оцепенении. Наконец демон медленно и гулко протянул:
– Румпель? Это и впрямь ты?
С детства знакомые звуки родного голоса оглушили сильнее раската грома. Пальцы едва не разжали копье, дыхание норовило сбиться всхлипами. Румпель едва справился с собственным голосом.
– Кто это сделал с тобой? Гинерва?
Наклави нехотя, словно через силу, покачал головой.
– Я сам, сын мой, собственной волей избрал подобную судьбу. Заключив договор у Огненного копья, я обрек себя на роль стража. Желая продлить свое существование после смерти, я поклялся, что буду следить за выполнением слова, данного Ноденсу… Впервые нарушил договор охотник на ведьм. Ведь каждая из них была сидской крови. Их смерти подняли меня из глубин. Второй раз меня разбудил стон Бернамского леса.
– Отец! – Румпель почувствовал, как копье начало тяжелеть. – Позволь освободить тебя от этой клятвы!
– Ты хочешь занять мое место?
Мороз до костей пробрал мага от такой перспективы.
– Нет. Живым место среди живых, а мертвым среди мертвых. Я хочу отменить договор, заключенный между тобой и Ноденсом.
– Не бывать этому! – Крик демона жутким воем разнесся по округе, ударился о запертые ставни человеческих жилищ и рухнул на землю снегопадом. Румпель с ужасом осознал, что еще немного, и он не удержит копье, выпустит его из рук.
– Отец, скажи мне, отец, чем я провинился перед тобой? Скажи, и я смиренно буду просить твоего прощения. Я пожал взращенную тобой месть, обмолол ее, растер в муку и сготовил хлеб. Этот хлеб я разделил с теми, кто мне воистину дорог. С женой своей Айлин, ее матерью Эйнслин, той самой Эйнслин, которую ты отдал Ноденсу. И теперь мы прикованы твоим договором, словно цепями, к Холмам. Ты хочешь, чтобы твой внук видел солнце лишь два месяца в году и мчался бестелесным призраком, растворяясь в Дикой Охоте?