Встреча с землёй ознаменовалась дикой болью и громким хрустом где-то в плече, а ещё через миг тяжёлое конское копыто ударило его в лопатку. Снова хруст и боль. Не помня себя, мальчишка рванулся вбок, перекатился по замёрзшей земле. И почти в тот же миг кто-то кинулся к нему, оказался рядом.
– Олдер! – схватив брата за плечи, Дариен прикрыл его собой, а тот, вцепившись ему в руку, потерял сознание.
…Когда Гирмар увидел, как его сын падает прямо под копыта взбесившемуся коню, внутри у него точно что-то оборвалось. Он шагнул вперёд, собирая волю в кулак, отдавая запаниковавшим слугам приказы, а внутри у него с каждым мгновением росла холодная, чёрная пустота… Белолобого удалось успокоить, закрывший собою брата Дариен не пострадал, да и сам Олдер был хоть и без сознания, но жив… Но Гирмар, двигаясь с резкостью механической игрушки, не остался подле сыновей и не подошёл к бьющейся в истерике на руках служанок Олинии, а направился к уже взятому под уздцы Белолобому. Конь дрожал, испуганно косил лиловым глазом на слуг и Гирмара, а тот, подойдя к жеребцу, провёл ладонью по его хребту и влажным от пота бокам. Поднёс руку к лицу – на ладони остались чёткие следы свежей крови…
– Стоять! – Прозвучавший в голосе Гирмара металл заставил собравшихся во дворе слуг втянуть головы в плечи, а как раз подобравший с земли седло и потник Белолобого Калист и вовсе съёжился, поспешно зашептав:
– Я ж только прибраться, хозяин… Я ж…
Но Гирмар, не слушая его оправданий, уже осматривал седло и лопнувшую подпругу, а потом, вырвав из рук слуги потник, извлёк спрятанный в скомканной материи шип с изогнутыми, бритвенно-острыми краями и подчёркнуто спокойно спросил:
– Это ведь ты седлал лошадей, не так ли?
Калист немедля рухнул Гирмару в ноги.
– Я не виноват, хозяин! Я бы никогда не посмел! Подложили, когда я из конюшни отлучился!
– Да неужели!..
В трясущемся от страха слуге было что-то такое, что сводило на нет все его трусливые оправдания и вызывало у Гирмара настойчивое желание сию же минуту растереть это отребье в порошок, но вместо этого Гирмар всё же сосредоточился на найденном им шипе. Как и многие мужчины этого рода, он унаследовал колдовской дар – силы, правда, ему выпало не так уж и много, но и она порою была изрядным подспорьем…
Не подвела эта сила и теперь: Гирмару понадобилась лишь пара мгновений, чтобы определить – слуга без сомнений касался найденного им шипа… Ярость – страшная, звериная – затопила сознание Остена. У него не осталось никаких желаний, кроме одного – раздавить, уничтожить подлую тварь!..
Гирмар пнул под ребра лежащего у него в ногах слугу. От сильного тычка Калист завалился набок. И, думая, что на него сейчас обрушится хозяйская плеть, закрыл голову руками, не переставая причитать о своей невиновности. Но Гирмар и не думал браться за плеть – с искажённым от гнева лицом он вскинул руки, а с его губ сами собою сорвались короткие строки несущего смерть заклинания.
Скорчившийся на песке Калист завыл дурным голосом и попытался было отползти от Гирмара, но уже в следующий миг руки слуги подломились, и он вновь повалился на землю, а из его ушей и носа хлынула кровь.
Через пару минут всё было кончено. Гирмар, чувствуя, как затопившая его разум ярость сходит на нет, отвернулся от ещё не остывшего трупа и встретился взглядом с пришедшим в себя Олдером. Сын, опираясь на поддерживающего его Дариена, смотрел на отца широко распахнутыми глазами, и Гирмар, словно бы устыдившись своей вспышки, отвернулся и, точно не замечая собравшихся вокруг людей, обратился в пустоту.
– Надеюсь, кто-нибудь уже сообразил, что надо послать за врачом…
Эти простые слова оказали едва ли не магическое воздействие – людской муравейник ожил и привычно засуетился. Ни о какой поездке теперь и речи не было, так что коней увели, тело убрали, искалеченного сына со всеми возможными предосторожностями перенесли в его комнату, а Дариен верной тенью последовал за братом. Всё ещё заходящуюся рыданиями Олинию Гирмар сам на руках отнёс в её покои и, уложив на кровать, устроился рядом, молча наблюдая за пытающимися напоить её успокаивающим отваром служанками. Он давно привык к смертям и крови, но сейчас они едва не потеряли сына. Их общего ребёнка, первенца, единственную нить, что ещё связывала их между собою… Гирмар ещё раз взглянул на Олинию – опухшая от слёз, с рассыпавшейся причёской и потёкшей, размазавшейся по щекам краской для ресниц, она каким-то образом была ему ближе и понятнее, чем привычная холодная красавица, которую он уже столько лет про себя именовал супругой, но никак не женой… И эту бьющуюся в рыданиях женщину ему хотелось утешить, вот только он не знал, что для этого следует сделать…