Бабушка Семеновна забежала к Степаниде на одну минутку, за утюгом, да заговорилась…
— Несчастливей моего сына, почитай, что и на свете нет. Провалялся две недели, едва отдышался, встал вчера, и на тебе! Новая беда! Точил бритву о ремень, а она и сорвись и палец-то без мала напрочь отхватил. И без того живые мощи, а теперь еще крови выпустил… Ну и лежит опять пластом. Если б не Володька, внучек-то мой, с голоду бы сдохли. Он теперь один добытчик. Допреж того газетами торговал, а теперь папиросами занялся.
— Нешто лучше? — спросила Степанида.
— Не в пример! Мать-то укараулит табак да и набьет, а он торгует готовыми. Сотню-то в шесть целковых вгоняет! Парнишка шустрый, надувает мать-то, не без того… Но, все ж, кабы не Володька, пропали бы…
— А что же этот, актер-то? Сама я видела, на извозчиках раскатывает. Неужели не поможет на бедность?
Семеновна махнула рукой и присела на табуретку.
— Скупей черта! Сундук завел и все деньги под замком держит. По ночам считает, дождется, пока все заснут, зажжет огарок и, босиком, к сундуку своему… Я, как-то, разом, и войди… гляжу: он у сундука-то, поджавши ноги, словно турка… А деньжищ-то, мать моя, доверху! Да чуткий он, старая крыса, обернулся и хлоп крышку. А сам хихикает: «Бессонница у вас, бабушка? Не спится нам, старикам»… Язва такая…
— Откудова у него капиталы-то?
Семеновна поставила на колени утюг и развела руками.
— И сама я ума не приложу. Сказывал, что от приятеля какого-то… Только сказкам-то этим никто не верит. Знаем мы приятелей!.. Не иначе, как жульничает. Краденое скупает, либо в карты где мошенничает… Старик прожженный, из актеров, дочка-то евоная сказывала, — по всем городам колесили… И ведь какой притворщик! Таким сиротой казанским прикинулся спервоначалу-то… Пешком пришли, у дочки одно платьишко на плечах, сам-то без подметов… Ниже травы, тише воды… А нонче уже фордыбачит. Хлеб ему не хорош принесла, кофей жидок сварила… Лежит на диване фон-бароном и сигарой дымит. А зять-то чихает от табачищу, а терпит. Дурак дураком… Старик-то его семь раз переживет…
— А может он в шайке какой — атаманом? Мало ли нынче, — вставила Степанида. — Вон опять контору ограбили, большие тыщи взяли…
— Кто его знает, — вздохнула Семеновна. — Человек он потайный, сразу не раскусишь… Ну, заболталась я, а у самой плита затоплена… Дрова-то нынче золотые, семьдесят без мала за сажень… Забеги вечерком-то!
— Ладно, — ответила Степанида и, пожевав губами, решила: «Одна шайка! Все вы хороши!.. Не я буду, если не ограбят они нашего фефелу Иваныча… Никакие лампадки не помогут».
А сам «атаман шайки» в этот час уже ехал в трамвае. Коротенький Ардальон Егорович, зажатый между полной дамой и усатым унтером, качался из стороны в сторону и тщетно старался уцепиться за ремень над головой. Вытягивался на носках, тыкался рукой в стекло, пыхтел и, кончилось тем, что, на повороте, с размаху уселся на колени сестры милосердия…
— Пардон, извиняюсь! — сказал он вставая. — Толкают и, к тому же, качка…
— Фу, Ардальоша, какой ты стал моветон… — услышал он сзади чей-то знакомый бархатный бас.
Суфлер с трудом повернулся, и маленькие глазки его радостно засверкали.
— Буркачев! Ты? Какими судьбами? Давно?
Сидевший рядом с «сестрицей» военный санитар, улыбаясь, пожал маленькую лапку суфлера.
— Я уже давно тебя признал, вижу качается человече… Как живешь?
И, не дожидаясь ответа, кивнул на свою соседку.
— Мой товарищ, Софья Павловна… Ничего, не красней, друже, она у нас добрейшая… Ты, собственно, куда?
— В город…
— А именно?
— Да, так… — замялся Ардальон Егорович, — на Невский.
— Ну, так решено: едем к нам обедать! Как делишки? Впрочем, вижу. Молодчина! А помнишь саратовского буфетчика? Ха-ха! Сейчас наша остановка. Софья Павловна, подвигайтесь!
День Ардальона Егоровича начинался прекрасно. Продолжение было еще лучше. Оказалось, что бывший оперный хорист Буркачев уже второй год в столице, «окопался» санитаром в одном из частных лазаретов и живет, как у Христа за пазухой.
В чистенькой белой комнатке, уставленной «гигиенической» мебелью, хозяина встретил обрадованный такс и заворчал на суфлера.
— Не бойся, — сказал Буркачев, — он только ворчит, а зубы у него старые… Садись сюда к окошечку и кури, можешь даже вздремнуть, а я на минутку в палату… Паренек один, совсем уж было на выписку, да вздумал в трамвай на ходу вскочить… Ну, и снова-здорово!.. Я сейчас… Софья Павловна! — крикнул он в соседнюю комнату. — Рыжичков нам не забудьте… И зеленого лучку! — И, хлопнув гостя по плечу, подмигнул левым глазом.