Отец Георгий, по словам мамы, был красив, в расцвете сил, эффектен, умел зажигать своим словом слушателей и пользовался в начале века широкой популярностью в рабочих массах. Впрочем, это не мешало его успехам в светском обществе, среди высокопоставленных дам. Даже его выезд — карета, пара прекрасных лошадей — были ему предоставлены его ревностной почитательницей. Мама вспоминала одну службу в церкви Синего креста — благотворительного общества, к которому отец Георгий, как и мой отец, имел отношение, когда известная писательница того времени, К. Лукашевич, жарко молилась, не спуская с Гапона глаз, била поклоны и крестилась, всеми средствами подчеркивая, что главное божество для нее — это он, отец Георгий. В свою очередь, во время проповеди Гапон обращался исключительно к ней, а не к молящимся, что создавало достаточно пикантную, двусмысленную атмосферу.
В обществе он держал себя свободно, играл в карты, не отказывался от бокала вина, успехи у дам заставляли его следить за своей одеждой, он одевался со вкусом, испытывал удовольствие от внимания к себе. В рабочей среде он боролся с пьянством и, в беседе с мамой, хвалился, рассказывая о своих успехах в этой области. Видимо, он искренне верил и поддерживал веру в чудо, еще державшуюся в народной массе, — чудо прямого общения с царем.
Гапон же крестил маминого первенца, моего старшего брата Андрея в 1902 году. Мама говорила, что ее всегда неприятно поражала в отце Георгии его самоуверенность, игра в некоего современного пророка, каким он сам себе представлялся.
Бабушка
Мама рассказывала, как однажды, а именно 1 марта 1881 года, ее мать Александра Федоровна Миллер, появилась в трауре, в слезах, объявив домашним о мученической кончине царя-Освободителя, Александра II. Мама помнила, как ее братья ходили на Семеновский плац, где казнили убийц царя — народовольцев.
Кстати, мне до сих пор непонятно то ожесточение, с которым охотились за царем эти мужественные, но странные люди. Ведь начало шестидесятых годов XIX века отмечено чрезвычайно благоприятными для того времени реформами. Что же послужило причиной охоты на царя? Репрессии? Но ведь счет открыл первым все-таки Каракозов[3], стрелявший в царя. Исторический парадокс.
Моя бабушка… Ее воспитывала, а впоследствии и выдала замуж богатая русская аристократка Неплюева[4]. Бабушка была по отцу, капитану каботажного плавания, порт приписки Рига, немка, и ее девичья фамилия была Егер; мать ее русская. Вместе с Неплюевой бабушка в пятнадцатилетием возрасте совершила свое первое заграничное путешествие. До границы они ехали еще на лошадях, и в вагоны пересели, только переехав границу. Был 1854 год. Бабушка присутствовала на историческом спектакле в «Гранд-Опера», когда впервые парижанам давали «Тангейзера». Что творилось в театре! Зрители словно взбесились. Они кричали «Abas, Tannhäuser!»[5] и забрасывали сцену гнилыми яблоками. Само по себе событие чрезвычайно интересное. Оказывается, и Вагнеру нелегко было пробиться на большую сцену и заставить признать свою музыку. Но даже не это поразило меня в рассказе бабушки. На спектакле присутствовал только что утвердивший себя императором Наполеон III со своей супругой, юной красавицей Евгенией Монтихо!
И передо мной сидит милая добрая старушка, которая видела все это своими собственными глазами! Как близко, оказывается, ко мне и Наполеон, и Эжени Монтихо! А если присоединить уже и мое время, когда в 1914 году бабушка ездила за границу еще раз и видела эту же Эжени в качестве безутешной вдовы, каждый день посещающей могилу своего незадачливого супруга? Через шестьдесят лет! Она скончалась в 1919 году. А смерть принца Лулу, погибшего от руки зулусов? Бабушка рассказывала обо всем этом так, что эти события были у меня перед глазами!
Милая бабушка! Уже в глубокой старости, она, читая известный роман Марселя Прево «Les demi-vierges»[6] по-французски, досадливо говаривала, качая головой: «Какие глупости он пишет!» Или пыталась рассказать мне по-немецки анекдот, который я понимал по-своему, придавая ему несколько неожиданный игривый смысл. Она краснела, махала на меня руками, приговаривая: «Fui, fui, schade!»[7] Все это происходило уже в Москве, куда ряд моих родственников перебрался вслед за своими учреждениями, эвакуированными в 1918 году из Петрограда.
3
4
По-видимому, одна из родственниц И. И. Неплюева, основателя г. Оренбурга, наместника Оренбургского края времен правления императриц Елизаветы и Екатерины II.