Звук разбитого стекла смычком прошелся по натянутым струнам нервов. Портрет, поняла, посмотрев на пол. Присела и подняла овальную картинку, выпавшую из крепления рамки. С нее на меня с улыбкой глянула миловидная шатенка. Я сразу поняла кто это, когда увидела роскошные локоны — в точности такие же, как у Пружинки.
А следом порезала палец об осколок, оставшийся торчать в рамке.
— Лола, — Янур присел рядом. — Ты не жена, а ходячее бедствие!
— Ты прав, — мне вдруг захотелось расплакаться, как в детстве, когда получала нагоняй от отца за то, в чем не была виновата — но мачеха говорила ему иное, и он ей верил, всегда.
Капельки крови закапали на осколки.
— Глубокий порез, — демон достал платок и замотал пострадавший палец.
— У меня таких много, — пробормотала я и, не устав уточнять, что большинство ран ношу в душе, протянула ему портрет. — Прости, пожалуйста.
— Я починю, — он бережно взял картонку.
— Это твоя жена? — задала вопрос, на который уже знала ответ.
— Да.
— Прости, — снова повторила, не зная, зачем.
— Сказал же, починю.
— Я не о том, — встала и посмотрела в его лицо. — Ты поэтому так реагируешь на локоны дочери. У Алисии были такие же.
Он промолчал, глядя на портрет.
— Девочка ни в чем не виновата, Янур.
— Она отняла жизнь у женщины, которую я любил больше жизни, — глухо сказал он, подняв на меня взгляд.
— И это ее вина, по-твоему?
— Нет, моя.
— Ей больно, понимаешь? Тугие косы вызывают головную боль у малышки. Это жестоко, не находишь?
— Боль? Я не знал, — пробормотал он. — Пусть тогда ходит с локонами.
— Спасибо! — я прикоснулась к его руке.
— За что? — Янур вздрогнул и непонимающе нахмурился.
Я промолчала, улыбнувшись. На некоторые вопросы ответы попросту не требуются.
Думая о том, чем помочь Януру с его проблемами, я ворочалась с одного бока на другой, взбивая ни в чем не повинную подушку кулаками. Деньги он не возьмет, это и Шушику понятно. По хозяйству тут главная Соломея, мне и соваться не стоит — не пустит, а если пустит, то что-нибудь непременно подгадит, подлая душонка!
— Ай! — я моментально вышла из раздумий, когда что-то ледяное скользнуло вдоль моей ноги. — Кто тут? Янур? — резко развернулась, в глубине души надеясь увидеть полыхающие огнем демонические очи.
Но увы, это был не он.
Тьфу, то есть ура, конечно же, чего это я!
— Пружинка, ты откуда взялась? — посмотрела на девочку в белом ночном чепце.
— Можно с тобой посплю?
Эх, услышать бы от супруга эти слова!
Тьфу на меня снова, что за мысли?!
— Почему нет?
— Спасибо! — она прижалась ко мне.
— Холодная-то какая! — я укутала ее одеялом. — Нельзя бегать босиком ночью, простудишься!
— Больше не буду, — сонно прошептала она и тут же засопела.
Я улыбнулась. Эта кроха мне определенно нравится! Поправила ее чепчик с оборочками и вздохнула. А ведь не стоит к ней привязываться, я всего лишь до дня Урожая здесь. А что будет потом? Придется оставить кроху со злобной теткой?
Выдохнула протяжно, потом вдохнула нежный детский запах. И почему жизнь такая сложная?..
Когда я проснулась, уже светало. Вокруг разливался жемчужный свет юного рассвета. Понежилась немного в постели, потом осторожно вылезла из-под одеяла, чтобы не разбудить Пружинку, и подошла к окну. Тонкие пряди — предвестники солнечного света — ласкали нежно-голубой небосвод. Мир понемногу просыпался.
Я поставила тазик на табурет и спустила ночную сорочку до талии, намереваясь приступить к гигиеническим процедурам, но дверь распахнулась.
— Лола, Генриетта пропала! — выпалил Янур и замер — как я вчера.
Вот только нагой по пояс мужчина — это почти одетый, а вот если до талии обнажена девушка, то она практически голая!
— Ты!!! — выдохнула я и прикрыла грудь, на которую он бессовестно глазел, руками.
Сорочка тут же сползла на бедра и, мерзавка такая, упала к моим ногам!
Бамбошки сороконожки, что ж такое-то!
Сначала сделав, и лишь потом подумав, резко развернулась к Януру попой — не менее голой, чем вся я в совокупности. Сообразила, что устроила ему круговой показ своих выпуклостей, выругалась и, повернувшись обратно, схватила таз.
И чего эти тазики такими маленькими делают?
Я прикрылась им и заставила себя посмотреть на нахала.
— Ты почему без стука врываешься?! — прошипела злобно, чувствуя, что на моих щеках можно яичницу жарить.
— Думал, ты еще спишь, — ухмыльнулся, потом нахмурился. — Генриетты нигде нет, она…