В общем-то, это вполне могло бы сойти за позу истинного меломана, вкушающего неземное блаженство… А поскольку ее «бабушки» были на своих местах — то все о'кей! До антракта предпринимать какие-либо попытки заговорить с ними было бы бессмысленно, и Аня благополучно смежила веки…
Но не тут-то было.
Бетховен в исполнении симфонического оркестра города Дубровника под звездным небом Адриатики в открытом итальянском дворике княжеского дворца, среди каменных стен, которым минуло лет тысячу не меньше, — это вам не кот начхал…
Какой-то знаменитый австрийский дирижер, фамилию которого запыхавшаяся Светлова не удосужилась прочесть в программке, повел дирижерской палочкой — и сон как рукой сняло даже у не слишком подготовленной к сложной симфонической музыке Светловой.
Вот уж, право, великая сила искусства: к концу первого отделения исполненная новых сил и бодрости, она уже изучила программку и вполне была готова к самому интенсивному общению.
В антракте публика потянулась к выходу: вместо фойе в ее распоряжении был весь прекрасный вечерний Дубровник.
Перед входом во дворец горели факелы… И их огонь, как в воде, отражался в отполированных до блеска многими столетиями камнях мостовой… Так же, как отражался в них и свет старинных фонарей.
Светлова залюбовалась: вечером блеск этого светлого и гладкого до нежности камня, которым был вымощен Дубровник, и вправду, напоминал блеск воды.
Какие-то птицы, стремительные как молнии, — Светлова, не будучи биологически грамотной, почему-то решила, что это стрижи — с резким криком носились над ее головой, прочерчивая зигзагами темнеющее небо. Отчего-то их крики привносили непонятную тревогу в безмятежную, беспечную и красивую жизнь этих улиц, заставленных столиками кафе, словно напоминая о том, что высокие двадцатипятиметровые стены и сторожевые башни этого города были построены для защиты, а не для, извините, красоты.
Птичьи крики напоминали о тревогах, войнах, людских несчастьях; о бескрайнем море, которое плескалось возле этих стен; о вражеских флотилиях, об осадах и о том, что человеческое существование слишком непрочно, если постоянно не прикладывать усилия к тому, чтобы его защищать…
Думая обо всем этом, Светлова тем не менее не теряла из виду своих «бабушек», стараясь держаться к ним как можно ближе, что при такой тесноте — зал во время концерта был полон до отказа — не должно было, впрочем, слишком бросаться в глаза…
— Божественно! — вдруг со вздохом обронила стоящая неподалеку от Ани Мария Иннокентьевна Погребижская. — Как там называлась эта вещь?
— Да-да! Сейчас… — Ее секретарь Лидия Евгеньевна принялась копаться в сумочке, разыскивая программку.
— Симфония номер четыре, — опередила ее Светлова — Вы правы, божественно!
По чести сказать, на самом-то деле Аниной музыкальной подготовленности хватало лишь на то, чтобы не хлопать всякий раз, когда музыканты делают паузу.
То есть она была в курсе, что некоторые музыкальные произведения состоят из нескольких частей и благодарить музыкантов аплодисментами лучше все-таки, когда они раскланиваются. Но, в общем, особенно далеко ее познания в мире музыки не заходили… Однако в данном случае по сравнению с секретарем Лидией Евгеньевной у Светловой было явное преимущество: она-то программку уже изучила.
Мария Иннокентьевна оглянулась, услышав за спиной русскую речь:
— Симфония номер четыре? Аня любезно кивнула в ответ.
— Вы тоже из России? Светлова улыбнулась.
— Верно.
— И, кажется, я вас видела уже… за завтраком в нашем отеле?
Светлова опять вежливо улыбнулась и представилась:
— Анна.
«Еще бы вы меня не заметили за завтраком! — подумала она про себя. — Таких, которые ни свет ни заря вбкакивают — в отеле раз-два и обчелся… Вы да я… Да ваш секретарь…»
— Меня зовут Мария Иннокентьевна, — писательница довольно благосклонно кивнула Светловой. — Очень приятно.
— Лидия Евгеньевна, — произнесла секретарь Погребижской. Причем сделала она это, с некоторым удивлением взглянув на свою начальницу, и, как показалась, Ане, неохотно.
— Ну, как вам здесь? — формально вежливо и без особого интереса в голосе поинтересовалась у Ани Погребижская.
— Удивительный город, — искренне призналась Светлова.
«Как хорошо, что хоть тут врать не нужно, — снова подумала Анна. — Так оно все и есть».
— Это верно…. — усмехнулась величественная собеседница. — Город удивительный.
Прозвенел звонок, и публика потянулась обратно в итальянский дворик.
После концерта они снова вместе выходили из дворца, и Светлова специально не отставала, чтобы создалась та неловкая ситуация, когда демонстративно попрощаться с новой знакомой: «До свиданья, милочка, нам в другую сторону!» — было бы слишком неловко. Другой-то стороны не было… Было понятно, что идти им вместе к городским воротам, а потом вместе добираться до отеля. А улицы города были такими узкими.
Светлова молчала, не напрашиваясь на продолжение знакомства, только вежливо улыбалась, и Мария Иннокентьевна, которая только в своем тандеме — это было заметно! — и имела право на инициативу, вдруг заметила:
— А куда нам торопиться, дорогие мои? Дивная ночь, не так ли? Не задержаться ли нам всей нашей дамской компанией за одним из этих столиков?
Посидим? Аня? Лидочка, ты не против такого предложения?
— Чудесно! — вполне искренне обрадовалась Светлова.
Лидия Евгеньевна молчала.
— Лидочка? — с заметным нетерпением в голосе повторила Мария Иннокентьевна.
— Конечно, конечно… — поспешно согласилась несколько подзадержавшаяся с ответом секретарша.
И опять в ее голосе Светловой почудилось удивление.
На столике ресторана, за которым они устроились всей компанией, горела не свеча, а крошечный медный — под старину — светильник, наполненный маслом.
«Наверное, такая же лампа была у Аладдина», — подумала Светлова.
Тихий бархатно-теплый вечер окутывал город. Даже стрижи успокоились…
— Божественно! — снова повторила Мария Иннокентьевна.
— Да-да! — подтвердила с энтузиазмом Светлова.
— Верите ли, Анечка… Когда раздались первые звуки этой симфонии, у меня — реально! — создалось ощущение, что по той старинной лестнице, ведущей наверх, сейчас спустится некто в княжеской мантии…
— Да, да…Верно!
— Это еще что! А вот постановка «Гамлета» в здешнем форте Ловриенац — это вообще нечто! Когда появляется «тень отца», публика просто падает в обморок. Вместо декораций — настоящая крепость, реальный, так сказать, Эльсинор…
— Ну, надо же! — восхитилась Светлова впечатлительной публикой. — Неужели падает?
— Вы не видели эту постановку?
— Нет, не видела. А вы?
— А мы посмотрели.
— Когда же вы успели?
— Кажется, это было в прошлом году, верно, Лидочка?
— Не помню, — совсем нелюбезно пробурчала в ответ секретарша, поправляя свой и без того аккуратный седой пучочек.
— А вы еще не были в здешней монастырской аптеке? — продолжала светскую беседу писательница. — Знаете, там до сих пор можно купить снадобья, которые готовят сами монахини. Вы на крепостной-то стене, надеюсь, уже побывали?
— Нет еще.
— Напрасно. Так вот, если посмотреть вниз на город с крепостной стены — увидите среди сплошного камня зеленый островок. Говорят, это огород францисканского монастыря — монахини выращивают на нем нечто таинственное для своей аптеки. Например, кремы, которые в этой аптеке продаются, — просто какой-то волшебной целительной силы… От солнечных ожогов и следа не остается.
Вы случайно еще не обгорели?
— Обгорела, — пожаловалась Светлова.
— Тогда непременно купите в здешней монастырской аптеке крем, — заметила Погребижская. — Один раз помажете — и все заживает, и завтра сможете опять загорать.
— Надо же, как здорово! — восхитилась Светлова.