Светлова мужественно распахнула шубу… Вздохнула — и в путь!
Если этот тип — вовсе не тот тип, за кого она его принимает, и снова не пустит ее на порог… Ужас! Да она просто отморозит себе все, что только можно и нельзя, на этом ледяном зимнем ветру, пока добежит до машины обратно.
На порог он ее пустил. Не узнал. Не запомнил с прошлого раза! Что естественно… Слава современному макияжу — у Светловой практически было нарисовано новое лицо.
Хозяин дома снова глядел куда-то вниз…
Но там уже было на что поглядеть! Шуба у Светловой — нараспашку, а высота каблука — восемнадцать сантиметров — практически равна длине юбки…
— Я из экологического фонда «Сохраним для потомков!». Мы проводим социологический опрос «Человек и природа», — обворожительно улыбнулась Светлова. — Это для тех, кто постоянно живет на природе, за городом.
Наконец, он взглянул ей в глаза… «Наконец-то дошло дело и до „строить глазки“!»
— Вопрос первый. Ваша профессия? — снова кокетливо улыбнулась намазанная до ушей Светлова, обнадеженная таким развитием событий. — — Орнитолог, — скромно представился сосед Погребижской.
— Ой, как интересно! — восхитилась Аня.
— Правда?
— Еще бы!
— Как это мило, — пробормотал орнитолог, — что вы такого мнения.
— Аня, — Светлова, недолго думая, протянула ему руку.
.
— Комаров… Алексей.
И, немного растерянно улыбаясь, он пожал Анину руку.
Ладошка у него была вспотевшая. Чего нельзя было сказать о практически окоченевшей Светловой.
Но дело было сделано.
— Заходите… Прошу вас! Он пригласил ее в дом.
— Поднимайтесь наверх, я там… работаю.
— Ой, как интересно! — снова залепетала Светлова.
Человек со вспотевшими ладонями снова растерянно улыбнулся. И, так улыбаясь и лепеча, они поднялись на второй этаж.
— Вы не принесете мне стакан воды? — попросила Светлова, переступая порог большой застекленной, как терраса, комнаты. — А то я так волнуюсь… Ведь это меня так интересует… Эта орнитология!
— С удовольствием! Я… да я вам и кока-колы! Хотите? — Он так обрадовался, как будто собирался выиграть самокат в конкурсе компании «Соса-cola». Человек оживал и преображался просто на глазах…
«Вот что значит соответствующий ситуации макияж и короткая, практически отсутствующая юбка!» — удовлетворенная сознанием проделанной работы, подумала Светлова.
— Не откажусь и от кока-колы, — еще жеманней улыбнулась она. — Ах, что может быть интересней… этой орнитологии!
— Правда? — снова обрадовался орнитолог. — Я так рад, Аня, что вы меня понимаете.
Орнитолог вышел из комнаты, а Светлова огляделась.
Так и есть — у окна кинокамера. Анна прилипла к глазку… Эге!..
Орнитолог Комаров… Съемка птичек… Да он, видно, наблюдает с камерой за окнами соседних дач… Вот так птички!
— Я тут вообще-то не так уж и давно живу, — объяснил хозяин, возвращаясь с бутылкой кока-колы и бокалом. — Купил этот дом полтора года назад. Прежняя хозяйка уехала к дочке в Америку.
— Место хорошее, — поддержала беседу Аня.
— Да… Очень! Вот работаю понемногу… Снимаю.
— Понемногу?
— Да, по мере сил.
— О, да тут у вас, как для «Плейбоя»… — Аня поворошила лежащие горой на столе фотоснимки. — «По мере сил» — это вы, право, скромничаете!
— Да я… — Орнитолог смущенно попытался накрыть потревоженные Светловой снимки какими-то научными журналами.
— Но вы не волнуйтесь, — успокоила его Светлова. — Я чувствую разницу между высоким искусством фотографии и какой-нибудь там эротической пошлостью.
— Вот как? — немного недоуменно взглянул на нее Комаров.
— А она ничего, — заметила Светлова, вытаскивая одну из фотографий.
— Что вы! Ничего… Скажете тоже! Да она прелесть! — вдохновенно возразил ей орнитолог.
— Ну, в общем, да, — поддакнула Светлова из вежливости, правда, не слишком энергично. Ей, конечно, не хотелось огорчать человека, с которым она стремилась наладить контакт и откровенно поговорить… Но «прелесть»? Про дебелую тетку в более чем откровенном пеньюаре, которая была изображена на этом снимке?! Это, пожалуй, чересчур.
— Это ваша соседка справа? — догадалась Светлова. Пышная дама на фоне знакомых сосен явно не походила на Погребижскую, которая проживала по левую руку от орнитолога.
— Ну, можно сказать и так… соседка! — кивнул орнитолог почти с благоговением. Он забрал у Ани снимок и, поднеся его близоруко к глазам, стал разглядывать сам.
«Да уж… Эта соседка справа, видно, совсем себя не сковывает приличиями, — подумала Светлова. — Разгуливает по своим верандам в неглиже…»
А, судя по другим снимкам, валявшимся на столе, дама иногда и вовсе забывала про свой пеньюар.
— А какой у нее голос, — продолжал не менее вдохновенно орнитолог. — Вы бы слышали! Это просто райское чириканье!
— Да? — немного озадаченно взглянула на собеседника Светлова.
— О! Говорю вам: просто райское пение! Фьють-фьють! Помолчит и опять: фьють-фьють-фьють…
У Светловой почти отвисла челюсть.
— Вот как? — только и промямлила она.
— Ах, я словами этого не могу передать!
— Мне тоже кажется: вам это не совсем удается Словами, — пробормотала, стараясь быть вежливой, Аня.
— Вы правы, Аня. Просто нет слов! Нет их, этих нужных слов, понимаете?
— Комаров закрыл глаза, причем явно от наслаждения. — Помолчит и опять: фьють-фьють-фьють, — повторил он.
Светлова ошарашенно смотрела то на орнитолога, то на снимок с дебелой теткой.
«Еще немного, и крыша у меня тоже поедет — фьють…» — подумала она.
— Недаром кто-то из великих справедливо заметил: «Если повседневность кажется вам слишком блеклой, пеняйте не на нее, а на себя: вы просто не способны разглядеть ее богатство».
— А вы, значит, разглядели это… богатство? — заметила Аня, кивая на снимок с пышной полуодетой дамой. «Повседневность» в ее лице, надо было отдать должное, выглядела отнюдь не такой уж и блеклой.
— Знаете, это дает просто фантастический результат, — продолжал между тем Комаров.
— Что именно дает фантастический результат?
— Я вам сейчас все объясню… Представьте… То же самое делали два француза…
— Вот как?
— Да. Они делали это с насекомыми.
— То есть? — Светлова закашлялась. — Да… представьте себе.
— Честно говоря, не представляю.
— Ну, как бы вам объяснить…
— Уж попробуйте… Что же они все-таки делали? — осторожно поинтересовалась Аня. — Эти два француза?
— О, по сути дела, ничего особенного… Они просто снимали. Постоянная съемка в течение трех с лишним лет.
— Ах, вот что!
— Понимаете… Они выбрали луг где-то у себя в Авероне… Ну, просто рядом со своим домом… И просто изо дня в день… Получился увлекательный фильм! Когда я его посмотрел, тоже задумал что-то в этом роде… Ну, например, фильм «Хроника одной жизни». Как она просыпается, ест, порхает…
— Вот эта… в пеньюаре?
— Ах… ну что делать? Люди… они только мешают природе. Знаете, есть теория, что Земля — это живое существо, а люди на ней ну вроде паразитов… лишние! В общем, мне кажется, эта теория все и объясняет. Природа прекрасна, а люди — лишние.
— Вот как?
— Я дал ей имя.
— А что же у нее его не было? Орнитолог застенчиво улыбнулся.
— Для меня она Тина. Я так ее назвал, потому что она поет: тень-тина… тень-тина… Понимаете?
— Не совсем все-таки… Вот эта в пеньюаре? Поет?!
— Ну, я же говорю вам: человек — он почти всегда лишний! Вот французы, они снимали насекомых, живущих среди травы на обыкновенном дугу. А оказалось, это просто Вселенная! Эти букашки, которые гибнут мириадами под башмаками когда человек шагает по лугу… Оказалось, у каждой свой характер. Гусеницы, например, очень пугливы. Когда француз кинооператор чихнул, с одной из гусениц случилась настоящая истерика. Понимаете, камера просто снимает, как мотылек взлетает со стебелька, а ты понимаешь, что этот мотылек — личность, единственная в своем роде. Так же и мои объекты… Моя Тина, например… За время съемок я понял: эта скромная особа — настоящая актриса!