Выяснилось, что одного урода, в психбольницу поместили, сам признался. Да долго не протянул, умер. Каждую ночь к нему жертва приходила, да не сама, а скелета еще приводила, толи с косой толи с серпом? За руку держала костлявую да смотрела так пристально и страшно. А он, чьмо, каждую ночь и сегал от той косы или серпа, что наровило по нему чиркануть и таки черкало.
Неведомо откуда брались увечья на нем. Врачи поговаривали, что сам себя колечит, ан нет. Потом убедились, что не сам. Вообще, врачи да мед персонал, домов скорби, тоже много чего видали и знают, да не о всем говорят. Вот это примерно такой же случай, который пополнил список больничных баек — страшилок.
Второго, не успевшего по какой-то причине откупиться, на зону. Он орал, что ему туда нельзя никак. Еще-бы, по статье такой, насильник над дитем? Да и не первый это у него случай был! Сццался кипятком да орал, что егож там самого «пропетрушат по полной». Да ну и туда дорога.
А третьему, тоже пришлось хлебнуть «ответочки». «Дружки» некогда закодычные, не поделили с ним чего и единственного сына подростка выкрали, да издевались похлеще, чем он над девчушкой. Пальчики сына, по частям получал «посылками». Не выдержав, руки на себя наложил. Малодушное чмо.
— Ну, все, как и обещала Морена Свароговна. — Кивнул Соленый и потер довольно руки, услышав новости такие. — Теперь порядок.
А в этот раз, сюрпризом стал мальчик.
— Генка. — В рацию вызывал напарника лесник. — Тут по нашему квадрату ЧП. Вызывай ментов.
Соленый сидел на кортах, примостившись на пеньке и внимательно следил за суетой вокруг маленького трупа. Пока следоки дотошно изучали место, молодой сержант позеленел, побелел и, подбежав к пеньку, стал неистово блевать шаурмой из кофейного киоска, в акурат рядом с Лешим.
— Тьфу, сопля малолетнаяя. — Сплюнул презрительно Соленый и резво переместился на плотную дубовую ветку. — Мудило, блядь, зарыгай мне еще тут все.
Пнув под бок, сидящую рядом Кикимору, Соленый спросил:
— Че там? Че там говорят?
— Да че, че… на органы потрошили. — Жалобно протянула та и ухнула филином.
Сзади послышалась сойка пересмешница, возмущаясь делами такими.
— Отморозки, какие же отморозки. — Привычно растирая суставы, сплюнул Соленый и угодил одному из ментов, на звездочки.
— Вот сука. — Возмутился тот, вытирая птичье говно с погонов.
— Дядя, дядя! Ой дедушка! Я домой хочу!
От тонкого дрожащего голосочка, Соленый вздрогнул и чуть не свалился. Рядом с ним, на толстой дубовой ветке, сидел мальчик. Тот самый мальчик, абсолютно голенький, синий, порезанный, окровавленный с открытыми ранами, разкуроченной поясницей и брюшной полостью.
— Эээээ…внезапно. — Подумал вслух Леший. — Да вот понимаешь малец, ты вроде как бэ уже и дома, но вот Марену дождемся, а та уж и определит тебя потолковее, чем Я, куда да чего. Смекаешь?
— Дедушка, а почему они меня так фотографируют, смотрят. Я ж там голый совсем. — Тихонько спросил ребенок.
— Да посмотрят, посмотрят, а потом увезут, не боись. Тебе уже нечего бояться. — Пытался пободрее сказать Соленый.
Опыта общения с детьми до восьми лет, у него не было. Он вообще в последнее время только с нечистью себе подобной общался, да с лестными тварями.
Даже с младенцами, проще ему было. Те ж ничего не говорили. Их сразу забирали «посланники» без лишних слов. Забирали на распределение по указам Свароговны.
Последнего, вот, к примеру, весной нашел, одна родила и выкинула. Здоровенький ребеночек был, но от переохлаждения умер. А вот годков так сорок назад, повезло младенцу. По приказу начальника, Велесовича, зайцы да волки набежали и собой грели, пока Соленый, лесника не привел. Спасли мальца, так погремуха к нему и прилипла «Маугли».
Когда все более-менее стихло, мальчик и Соленый слезли с дуба.
— Дедушка, а мне теперь так всегда ходить? — Спросил ребенок и рукой протянул Лешему, кишку, которая вываливалась наружу из его животика.
— Ой епта. — Крякнул Соленый, а потом вспомнил, что и сам он не живой. — Не-не, пока не разберуться с обидчиками твоими. А может и раньше, это пока там решать будут! А потом все поменяется.
И Соленый показал пальцем вверх, на небо. Ребенок грустно посмотрел вверх, а потом попытался запихнуть обратно свой тонкий кишечник.
— Мама наверное волнуется и папа. — Пропищал малыш.
— Неа, не волнуются. — Ухнула Кикимора.
— А ты почем знаешь, мурло пернатое? — Кивком спросил Леший.
— Сорока — ворона на хвосте принесла. Алкаши, конченные его родители, а дитя на органы и продали, за ящик паленого бухла. Тьфу, пакость.