– Ну… Я могу маненько, – выпятил губу Генпетрович, – но… Горючки мало. И потом… Вдруг в город надо будет лететь? У нас расписание такое… Нет никакого расписания, как надо – так и летим. Можем раз в месяц. А можем и два дня подряд.
Повисла выжидательная пауза. Слишком уж выжидательная, чтобы быть бескорыстной.
– Скажите, – осторожно начал Костя, – а когда пассажиров мало или совсем нет, вы все равно летаете?
– Не, – довольно сверкнула зубом Верка. – Тогда мы рейс отменяем. Бывает, что и два раза отменяем подряд. И три.
– А если… самолет барахлит? Или у летчика… ну, скажем, понос?
– Или похмелье! – заржал Генпетрович. – Тоже отменяем, знамо дело. По техническим причинам. А вы понятливые, хоть и городские, – похвалил он. – Сговоримся.
Сговорились быстро. Всего за двадцать тысяч рублей Генпетрович согласился отвезти нас на Синее озеро, а на следующий день забрать оттуда.
– Только ружжо возьмите, – беспокоилась разомлевшая от неожиданного прибытка Верка. – Мало ли чо. Медведь там. Или волк. Тайга ж!
Мы выпили еще за предстоящий полет, и я выпала в глубокий нерастворимый осадок. Кое-как меня растолкали, вывели на летное поле освежиться и уложили спать на одну кровать с Веркой. Костя улегся в спальнике на полу, а Генпетрович на составленных лавках в зале ожидания.
Ночь запомнилась сплошным кошмаром. От Верки тянуло ровным печным жаром, комары звонко пели свою занудную песню. Кровать покачивалась и плыла в межзвездном пространстве. Снились мне попеременно погони, авиакатастрофы и взрывы. Я просыпалась и умирала от жажды, но встать и поискать воды не решалась – не хотелось будить лежащую с краю Верку.
Под утро мне стало легче, я уснула и увидела себя сидящей на камне у ручья. Солнце нитями сочилось вниз сквозь густую хвою. Нежный, певучий голос, то ли мужской, то ли женский, то ли вообще ангельский пел что-то ровное, монотонное, гипнотизирующее. Мне было немного страшно, но постепенно страх засыпал, убаюканный колыбельной без слов. И вдруг слова появились, они звучали так же плавно, как и мелодия:
«А ты знаешь, что удивительные способности некогда были подарены человеку Богом? Человек мог все – летать, читать мысли, преобразовывать окружающее, знать прошлое и будущее. Но повредив грехом свою природу, он утратил эти божественные дары. Нет, Бог не отнял их совсем, но теперь они сокровенны – чтобы неразумный человек не смог с их помощью навредить себе и другим. Ведь тебе известно множество случаев, когда человек жадный и тщеславный, получив каким-то образом или развив в себе дремлющие силы, пытался обогатиться и прославиться. Себе же на горе. Другое дело – когда этими силами овладевает человек чистый и бескорыстный. Вспомни святых с их чудесными дарами прозорливости, исцеления больных и воскрешения мертвых. Они видели прошлое и будущее, разговаривали с дикими животными, переносились мгновенно на огромные расстояния. Скольким людям они помогли – во славу Божию, не думая о своей выгоде. И ты можешь стать такой же. Не упусти свою возможность из страха и суеверия».
Проснулась я с тяжелой головой. Нежный голос продолжал звучать в ушах, как наваждение. Костя уже встал и сидел за столом над огромной сковородой скворчащей яичницы.
– Вставай! – сказал он. – А то без завтрака останешься.
– Какой там ишшо пожарный вылет? – возмущался худосочный длинноносый Вася. – Пожарный вылет – он когда пожары. А тут чо? Вода ишшо везде стоит. Вот придумали! Чо там они себе в городе думают?
Васю под благовидным предлогом отправили с аэродрома подальше. Генпетрович с раннего утра возился с вертолетом и часам к одиннадцати заявил, наконец, что карета готова. Мы забросили рюкзаки в кабину, кое-как влезли сами и уселись в жесткие неудобные кресла. Мне Генпетрович дал жуткие на вид, мерзко пахнущие плесенью наушники, а Косте – похожую на горшок войлочную шапку, подбитую ватой.
– Наушников тока двое, – пояснил он, – а совсем без нича нельзя – оглохнешь. Ну чо, полетели?
«Смертнички», – добавила я про себя, нервно хихикнув. Интересно, укачивает ли во время полета на вертолете?
Взревел двигатель, вертолет подпрыгнул и повис в воздухе в паре метров от земли – как огромная стрекоза. Повисел, качнулся и вертикально пошел вверх.
– Держись! – азартно крикнул Генпетрович, перекрывая шум пропеллера, и заложил такой вираж, что у меня потемнело в глазах. Показалось, что мы перевернулись и тайга стремительно бросилась нам навстречу. Но вертолет выровнялся. Я с трудом перевела дух.