Уже начав раздеваться, я вспомнила о брате и набрала его домашний номер. «В настоящий момент я не могу подойти к телефону, – доверительно сообщил автоответчик Костиным голосом. – Оставьте сообщение после сигнала». Я попыталась позвонить на мобильный, но робот злорадно известил меня о недоступности абонента. Написать записку? Нет. Он и так меня поймет.
Открыв бар, я оглядела шеренгу бутылок и выбрала розовое испанское вино. Аккуратно сложив одежду на корзину для белья, забралась в ванну и налила вино в большой бокал для коктейлей. Медленно выпила, поставила бокал на пол и потянулась к шкафчику. Лезвий не было. Вылезать из ванны и идти на кухню за ножом не хотелось. Разломав бритвенный станок, я вытащила узенькую темную полоску.
– Господи, – сказала я, глядя в облупленный потолок, – я знаю, что Ты меня не простишь. Но хотя бы пойми. Пожалуйста. Я знаю, что виновата. И ничего не могу с этим поделать. Я думала, что у Тебя любое зло может обернуться добром, но как-то упустила из виду, что у дьявола любое добро наоборот превращается в зло. И куда ведут добрые намерения, я тоже знала. Мне очень плохо. И я так больше не могу.
Преодолев секундный страх – больше перед болью, чем перед смертью, – я полоснула лезвием по локтевому сгибу левой руки. Боль была острой, но недолгой. Красный штрих мгновенно набух каплями. И еще один – на правой руке. Положив лезвие на край ванны, я опустила руки в воду. Струйки крови причудливо змеились, и в голову мне пришла странная мысль: если бы в моей ванне водились рыбки, они сейчас собрались бы здесь, привлеченные запахом крови. И если бы я лежала тихо, не шевелясь, они стали бы тыкаться в мои руки губами. В потом – обгрызать их своими мелкими зубками.
Время шло, вода начала остывать. Все вокруг расплывалось, голова слегка кружилась. Сердце билось мелко и часто, в ушах шумело, воздуха не хватало, но это было почему-то совсем не страшно. Да, подумала я, когда Костя забеспокоится, что я не звоню и не отвечаю на звонки, приедет сюда, он найдет меня не в самом лучшем виде – голую, белую и разбухшую. Но мне будет уже все равно. Зато сейчас мне очень даже хорошо и приятно. Еще немного – и я увижу пресловутый черный тоннель… Если бы еще только кровь не пахла так отвратительно…
В этот самый момент сладковатый запах крови вдруг исчез. По ванной разлилось хорошо знакомое благоухание ночной фиалки. Я услышала тихий звон, все вокруг заволокло радужной пеленой, а потом я почувствовала, что лечу куда-то, и на мгновение мелькнула сумасшедшая надежда, что…
Нет, это не был райский сад из «погремушки». Я сидела голая на поросшем травой пологом склоне, бесконечно уходящем вверх, вниз и в стороны. Вершина горы терялась за низкими облаками, подножье тоже было не разглядеть. Трава под ногами, короткая, жесткая и пыльная, напоминала плохо ухоженный газон.
Я встала, сделала несколько шагов вниз – и взвизгнула от боли: трава резала ступни, как бритва. С тем же успехом я попыталась подняться вверх по склону. И только поперек склона можно было идти – медленно и осторожно переставляя ноги. Стоило хотя бы на пару сантиметров уклониться от прямой линии – травины впивались в подошвы. Вот так, наверно, чувствовала себя русалочка, когда обрела вместо хвоста ноги, подумала я и обернулась, ожидая увидеть за собой кровавые следы. Но крови на траве не было – равно как и порезов на ступнях.
Время шло – или стояло на месте? Не все ли равно, если не происходит ровным счетом ничего. Ведь время – это всего лишь промежуток между одним событием и другим. Я могла только сидеть, стоять или идти. Попробовала лечь – начала сползать, и трава резала уже спину. Мне не было жарко или холодно, не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Грызла только неопределенность.
Да, я умерла – и что дальше? Где черный тоннель со светом в конце? Или обещанные мытарства? Где я нахожусь, в конце концов? Неужели все, во что я верила, оказалось неправдой? Да, смерть не конец всему, но где же рай и ад? Или… или вот эта пыльная травяная гора – и есть ад? Может быть, ад – это место, где ничего не происходит, где нет ничего, кроме воспоминаний и угрызений совести? Место, где нет никаких внешних впечатлений, кроме боли в якобы порезанных ногах? Место, где человек навсегда остается наедине с самим собой?
Я сидела и тупо смотрела перед собой – на склон, ныряющий то ли в туман, то ли в облака. Я пережевывала воспоминания, тасуя их, как карточную колоду. Когда это становилось невыносимым, поднималась и шла, шла… Шла, изо всех сил пытаясь сохранить призрачную надежду: а вдруг все-таки рано или поздно приду… хоть куда-нибудь…