А еще я пыталась молиться. Это был порыв – такой же искренний и горячий, как в тот момент, когда я представила себя цепляющейся за одеяние ангела-хранителя. В нем не было слов, только одно-единственное желание: свернуться клубочком у ног Господа – как собачонка – и заснуть мирным счастливым сном без сновидений. И на мгновение мне показалось, что моя молитва услышана, но… Все тот же голос, так похожий на мой, сказал глумливо: «Бог? Какой Бог? Неужели ты еще не поняла – здесь нет никого и ничего!» «А как же райский сад в «погремушке»?» – прошептала я. – «Какая же ты наивная дура!» – расхохоталась моя собеседница.
Уныние, ярость, всплески надежды, разочарование, снова уныние… И наконец – окончательно! – отчаяние. Тяжелое, давящее, беспросветное, бесконечное – как этот склон. Все кончено. Это – навсегда…
Теперь каждое новое воспоминание погружало меня в эту черную воду все глубже и глубже. Каждый шаг по пыльной траве – лишь бы делать хоть что-то, чтобы не сойти с ума. Хотя как можно сойти с ума после смерти? И с каждым шагом отчаяние мое становилось все более глубоким.
И вдруг я увидела вдалеке слабый свет. Настолько слабый, что я засомневалась, не обманывают ли меня окончательно отупевший мозг или глаза. Если б я смогла, то понеслась бы в ту сторону бегом, но это было невозможно – при первой же попытке перейти на бег боль стала просто невыносимой. Но теперь у меня хотя бы была цель. И больше всего я боялась, что мне померещилось. А еще – что источник света может исчезнуть прежде, чем я до него доберусь.
– Ну, здравствуй! Наконец-то мы встретились! Хотя… здоровье тебе больше не понадобится, сама понимаешь. Но надо ведь сказать что-то приветственное, правда?
Это был «он». Я не знала, каким словом обозначить его. Дух, демон, дьявол, сатана? Но уж точно не ангел. Именно его я видела в Сибири – во сне и наяву.
– Садись, – он похлопал по траве рядом с собой. Я послушно подошла и села. Почему-то меня нисколько не смущала своя нагота, как будто это было в порядке вещей. – Тебя, наверно, удивило все это? Не похоже на то, что рассказывали в воскресной школе? Ах да, я забыл, ты же не ходила в воскресную школу. Да какая разница. Ну, значит, не похоже на то, что тебе тайком рассказывала бабушка Нина, да? Можешь не отвечать. Разумеется, непохоже. Потому что все, что тебе рассказывали, – это вранье. Никакого ада, никакого рая. Вообще ничего. Только воспоминания и угрызения совести. Конечно, можно назвать это адом, приятного тут мало. Но, как видишь, никаких чертей со сковородками, никакого огня, никакого червя. Даже других грешников нет – у каждого свой персональный ад.
– Бога тоже нет? – с трудом разлепив пересохшие губы, спросила я.
– Бога? – переспросил он и весь пошел переливами ядовитых оттенков – видимо, это обозначало язвительный хохот. – Нет, Бог как раз есть. Но только не здесь.
– Разве Он не вездесущ?
– Он вездесущ ровно настолько, насколько Сам этого захочет. Ваш мир ему неинтересен, поэтому Его здесь нет.
– А где же Он?
– Да Бог Его знает, – существо опять пошло ядовитыми разводами. – Каламбурчик-с. Видишь ли, есть такое место, где растет Древо жизни. Бог создал этот сад, посадил это деревце. И на нем, на деревце этом, в урожайный год созревают… эээ… яблочки. Срываешь яблочко – а это целый мир. Ваше яблочко Богу не понравилось. С червоточинкой яблочко. Он ведь людям дает свободу воли, а они такоооое творят. Вот посмотрел Он, посмотрел вперед… и задумался, что с вами делать. Уничтожить – жалко, такой уж Он… гринписовец. Исправлять – нельзя, свобода воли, не отменишь. Хотел оставить все как есть, на самотек пустить, а тут я мимо проходил. Вот и выпросил вас себе. Вроде как куратором.
– А… Христос?
Я думала, что глубже и страшнее того отчаяния, которое я испытывала прежде, уже быть не может. Но я ошибалась. Теперь я летела в самую черную и глубокую пропасть. В пропасть без дна.
– Посмотри на меня.
Я подняла глаза, удивленная его неожиданно мягким, ласковым тоном, и вскрикнула.
Белый хитон, длинные темно-русые волосы, борода, огромные, полные печали глаза… До боли знакомое лицо! Внезапно по нему словно волна пробежала – и вот уже терновый венец на голове, стекающие на лоб струйки крови, выражение смертной тоски и муки…
– Нет, – прошептала я, кусая губы.
– Да! – лик исчез, снова появилась зыбкая личина. – Это был я. Хорошая шутка, да? Как же вас легко обмануть. Даже не хочется обольщаться тем, что я хороший актер. Скорее, зрители слишком глупы и наивны. Ты представить себе не можешь, как я люблю эти моменты – когда каждый новый свежеумерший дурачок понимает, насколько сильно он в жизни… эээ… заблуждался.