Я до крови закусила губу. Потому что он был прав. Нет, была, конечно, в этой правде какая-то червоточина, какая-то тонкая софистика. И если бы я только могла поймать ее, сформулировать четко. Как Ахиллес, который, как известно, математически и логически не в состоянии обогнать черепаху, а на деле вполне может поиграть ею в футбол.
– Ближе к телу. Берем вокал? – деловито поинтересовался дьявол. – Рекламная акция прошла успешно?
Ответить я не успела – в кухню вошел Никита. И вид у него был такой же помятый, как и у меня. Дьявол усмехнулся ехидно и исчез – так же мгновенно, как и появился.
– Ты с кем-то разговаривала? – спросил Никита, не глядя на меня.
– Тебе показалось, – я тоже отвернулась.
– Я больше не буду петь при тебе.
– Пожалуйста, не пой больше.
– То есть, это было здорово, просто потрясающе, но…
– Не надо, – я подошла к нему, положила руки на плечи, уткнулась носом в грудь. – Это было… В общем…
– В общем, это было чем-то вроде твоей способности видеть людей насквозь, так?
– Понимаешь, мне всегда хотелось петь. С детства. Еще до Савки и Гришки. И потом – тоже.
– Но ты боялась. Еще бы. Я бы тоже после такого боялся. Хотя у тебя очень хороший голос. Не Образцова, конечно, но вполне ничего. Я слышал, как ты поешь в ванной. И слух есть. И ты вполне могла бы…
– Что я могла бы? – я неожиданно для себя всхлипнула. – Мне скоро четвертый десяток пойдет.
– Подумаешь, важность. Люди и позже начинают. Есть музыкальные школы для взрослых, есть любительские студии, театры. Ты определись, чего ты хочешь – шашечки или ехать.
– Ты не понимаешь. Я могу стать просто… суперзвездой. Люди будут с ума сходить от моего пения. Слава, деньги…
– Нет, Лена, вот это я как раз прекрасно понял. И тоже чуть не сошел с ума. Только подумай – оно тебе действительно надо? Я же спросил – тебе шашечки или ехать? Слава и деньги – или возможность петь?
Я плюхнулась на стул и заревела. Как больной ангиной малыш, которому мама не дала мороженое.
Эта сволочь снова оказалась права. Потому что я хочу, хочу, хочу!!! Понимаю, что не должна, что это ужасно – но хочу!
В рев я вложила всю свою досаду, слабость, отчаяние. И так мне вдруг захотелось на самом деле рассказать Никите все. Переложить часть своей отвратительной ноши на него. И я уже открыла рот, но тут на холодильнике заверещал Никитин мобильник.
– Надо ехать, – сказал он, закончив разговор. – Какая-то у нас в «Корриде» проверка внеочередная.
Следующие несколько дней я упорно сражалась сама с собой, понимая, что терплю поражение по всем фронтам. Перед глазами упорно стоял образ смешной немолодой домохозяйки с потрясающим голосом, которая почти выиграла какой-то там телеконкурс и стала известной всему миру.
«Ты просто не будешь петь при Никите, – лицемерно говорил мне мой голос. – И все будет хорошо».