– Будет вам баллада, юные леди. Моя внучка чудесно поет, она и исполнит. Зоя, балладу «О павшем менестреле» помнишь?
– Да, конечно! – заулыбалась девчушка. Она была рада любой замене дедовых нотаций. Чуть кашлянув, Зоя кивнула Герасиму, и тот взялся за ручку лиры. Послышался тягучий, густой звук, а в него влился печально звенящим ручейком мелодичный голос маленькой танцовщицы:
Высоко в небесах улыбнется заря,
Дым развеет северный ветер.
Не зови меня, слышишь, это все уже зря.
Меня больше нет уж на свете.
Серый лед моих глаз не растопят года,
Не согреет луч солнца шальной.
Прикоснувшись ладонью, простись навсегда
И скорее мне веки закрой.
Я ведь выбрала битву не ради войны
И не ради воинской чести.
Я хотела щитом тебе стать, ты пойми,
Для тебя были все мои песни.
Но ты не узнаешь и ты не поймешь
Взгляда, полного трепетной страсти.
Не запомнив, не встретив, мимо пройдешь,
Но забыть тебя не в моей власти.
Я пошла на войну, чтобы смерть отвести,
Чтобы жил ты, дышать продолжая.
Для меня же другого нет уж пути,
Я уйти за грань страстно желаю.
Мне не гладить уж струн, не смотреть на закат,
Не вплетать в песни лунные блики.
Павшим в битве за Свет не вернуться назад,
Задохнется рог в предсмертном крике.
Ты поймешь все, когда уже кончится бой
И, закрыв мне глаза, ты прозреешь,
И к холодной щеке прикоснешься рукой,
Но холодных губ не согреешь…
В сером льде моих глаз отразится заря,
Знамя славы взойдет над столицей.
Очарован другой, ты забудешь меня,
А душа моя станет птицей.
Баллада была древней, поэтому любили и знали её многие – однако подпевать Зое никто не решился, очарованные волшебным голоском. В нём было столько любви и печали, что, казалось, будто она и есть та самая несчастная девушка, кой не повезло влюбиться в забывчивого воина. Судорожно вдохнув, одна из девушек Зое благодарно улыбнулась и смахнула со щеки маленькую слезинку. А Марат нахмурился.
– Мирослава?
– Ох, Марат, ты, что ли? – встрепенулась замечтавшаяся селянка. – Напугал… Красивая баллада, правда? Я её уже раз сотый слышу, но все равно не могу от слёз удержаться. Леська бы вообще разрыдалась…
– А разве она не с тобой?
– Если б была со мной, мы бы её уже слышали… Ой, и правда, а где она? Она ж так хотела послушать… Неужели мачеха в самом деле дома заперла? Ты не знаешь?
– Знал бы, не спрашивал, – коротко ответил мрачный лесник.
– Что ж, юные леди, – подал голос Герасим, – на сегодня, пожалуй, все. Зоя, бегом в комнату. И в окно больше не прыгать, пятки попереломаешь!
– Ну де-е-ед! – тут же заныла Зоя, оглядываясь на хихикающих девушек. Тех пока по домам никто не звал.
– Никаких ну-дед! Марш наверх!
Понуро девчушка побрела к лестнице. Но стоило Герасиму повернуться лицом к Марату, Зоя подобрала юбку и шмыгнула за дверь кухни. Вслед ей несся заливистый смех селянок. Седой менестрель, почуяв неладное, обернулся, но ничего подозрительного не увидел и вздохнул.
– И в кого она такая непоседа? – риторически вопросил он. – Ни дня без приключений. А ты как поживаешь? Отец не тревожит?
– В яблочко, – усмехнулся Марат Герасимовой прозорливости. – Только вчера почтил меня своим присутствием. Задание дал.
– И какое же?
– Разыскать тебя.
Герасим понимающе усмехнулся и развел руками, словно говоря «ну, вот он я, чего хотел?».
– Ему зачем-то понадобилась твоя помощь на Русалочьем пруду.
– А что это за пруд?
– Ты разве не знаешь? – удивился Марат. Седой менестрель пожал плечами: