Уэйлин чувствовал прилив энергии откуда-то извне, словно он долго голодал, а теперь насыщается из какого-то невидимого источника. Несколько раз посреди бела дня он чуть было не засыпал, но потом вдруг оживал. Внутри себя он слышал смех шаловливого ребенка, который испытывает ненасытную потребность в физическом движении.
Порой казалось, что ему никогда не удастся выразить переполнявшие его мысли и чувства. Он боролся с этим ощущением, которое окутывало его со всех сторон словно прозрачная мембрана, парализуя его волю и изолируя разум. Он боролся, но не мог ничего поделать. Он потерял над собой контроль, словно одержимый чужой волей.
Человек подошел к Уэйлину и пожал ему руку.
— Здравствуйте, мистер Уэйлин! Рад познакомиться. — Затем он снял плащ и подождал, пока Уэйлин сядет обратно на место.
— Я рад, что моим юристам удалось вас уговорить сюда приехать, — сказал Уэйлин. — Надеюсь, эта внезапная поездка не причинила вам слишком много неудобств?
— Что вы, совсем напротив. Я просто счастлив. Я так мечтал побывать в Нью-Йорке, да все не представлялось возможности, — чем длиннее были фразы, тем заметнее становился акцент собеседника.
Подошел официант с заказанными напитками. Уэйлин поднял стакан, его визави ответил тем же. Они молча выпили.
— Я вызвал вас на эту встречу, поскольку нуждаюсь в честном совете. Дело в том, что я хочу… — Уэйлин слегка замялся. — Я хочу стать хорошим спортсменом. За очень короткое время.
— Ясно. Юрист, который направил меня сюда, сказал то же самое.
— Он не сказал самого главного. Я никогда прежде не занимался спортом. Последний раз на лыжи я вставал еще маленьким мальчиком. Отец пытался научить меня плавать и играть в гольф — без толку. Очевидно, я не очень-то и хотел. Когда я учился в Йеле, я занимал последнее место во всех соревнованиях. У меня ничего не получилось с серфингом. Я не люблю фехтовать, боюсь лошадей и не играю в гандбол. — Уэйлин сделал паузу. — Вы — чемпион Олимпийских игр по горным лыжам. Скажите, вы сможете сделать так, чтобы я выиграл чемпионат мира по скоростному спуску?
— По скоростному спуску?
— Да. Вы уже в курсе, сколько я собираюсь платить за тренировки. Единственное, чего не сказал вам мой юрист, это что, если я выиграю, вы получите в пять раз больше.
— Один только вопрос, мистер Уэйлин. Почему горные лыжи? Почему не авиаспорт, не автоспорт или там теннис? Есть много опытных тренеров, которые…
— Потому что никто не сомневается, что я могу позволить себе самый быстрый и безопасный глиссер, планер или гоночный автомобиль. А теннис отнимает слишком много времени.
— Ясно. Но почему все же скоростной спуск?
— Честный вид спорта. Никакого трюкачества.
— Сезон уже почти закончился… Вы действительно хотите выиграть чемпионат?
— Да. При этом я вовсе не привык выигрывать по жизни. Итак, что скажете?
Человек встал и принялся прохаживаться по комнате.
— Не хотелось бы расстраивать вас, мистер Уэйлин, — сказал наконец он, — но для таких безжалостных тренировок нам понадобится помощь ортопеда и специалиста по физической реабилитации. Ведь нам придется развивать мускулатуру ног и пресса за кратчайший срок. Мы начнем тренировки на Ле-Дьяблерет и на других высокогорных ледниках, до которых можно добраться вертолетом. При таком темпе тренировок вам придется таскать на себе специальные приспособления, которые предохранят вас от опасных падений. Портативный гироскоп с аккумуляторным питанием, размером не больше велосипедного колеса — его необходимо заказать прямо сейчас. Вы будете кататься с ним; он поможет вам на первых порах правильно выполнять повороты. На время тренировок необходимо нанять четырех видеооператоров, которые сами были бы хорошими лыжниками. Они будут снимать каждый спуск с различных углов; это позволит нам сразу после спуска перемотать ленту и разобрать с помощью маленького видеомонитора все ваши ошибки. А вечером мы сможем просмотреть отснятые кассеты на большом экране.
Она расстегнула верхнюю пуговицу на блузке, одним движением скрестила руки у себя над головой и стянула ее. Он разглядывал ее белую кожу и колышущуюся грудь, пока она расстегивала молнию на юбке. Затем, покачивая бедрами, она заставила юбку сползти на пол. Не сводя с него глаз, засунула большие пальцы под резинку черных трусиков и медленно опустила их на уровень лодыжек. Затем она расстегнула бюстгальтер и переступила через сваленную на полу груду одежды.
Затем она наклонила голову, легла на коврик и раскинула в стороны руки. Икры напряглись, когда она вытянула ступни. Сначала ее кожа показалась ему очень сухой и холодной, но вскоре он уже не мог понять, где начинается ее тело и где кончается его. Он посмотрел в висящее на стене зеркало и увидел, как движутся их тела. Тогда он стал проникать в нее еще глубже. Ее лицо блестело от пота, ноги были широко разведены, пальцы впивались ему в спину. В зеркале их изображения казались раздутыми, в ярости сцепившимися и терзающими друг друга монстрами. Не спуская глаз с зеркала, Уэйлин резко поднялся с женщины и откинул волосы со лба.
Схватив за руку, он рывком заставил ее встать и усадил на подлокотник мягкого кресла. Затем поднял руку и с размаху ее ударил. Плоть женщины сначала побелела, а затем резко покраснела в месте удара. Уэйлин ударил снова, на этот раз сильнее. Женщина только чуть слышно простонала в ответ.
Она схватилась за перила и приоткрыла рот, как будто хотела заплакать. Волосы упали ей на глаза, и Уэйлин не мог разглядеть выражение ее лица. Она не шевелилась. Уэйлин ждал, что она станет делать. Затем, надеясь спровоцировать ее хоть на какую-нибудь реакцию, он пересек лестничную площадку, вошел в свою комнату и захлопнул за собой дверь.
На следующей неделе Уэйлин заболел. Врачи в клинике не сказали ему, что с ним, и не прописали никаких лекарств. Ему постелили на маленькой террасе рядом с его комнатой, и он лежал на кровати одетый, весь день напролет глядя в небо. Он не знал, отчего ему больно. Он просто лежал, надеясь, что придет забытье. Жизнь клиники и города была ему неинтересна. Когда медсестры заводили с ним беседу, он заставлял себя болтать с ними и даже улыбаться, но это усилие вскоре истощало его. Он чувствовал наступление дня, даже если жалюзи были опущены, даже если он лежал с закрытыми глазами. Он вставал раньше, чем больничный персонал, и лежал, прислушиваясь к знакомым звукам: вот проехал мимо автобус, вот кто-то завел на озере лодочный мотор.
Ночью, когда везде было тихо, он прислушивался к чьим-то случайным шагам в пустом больничном коридоре. Звуки эти были ему привычны, они его не беспокоили. Под лучами утреннего солнца он лежал, равнодушный к волнам омывающего его теплого весеннего воздуха, словно камень на берегу озера. Какая-то тяжесть постоянно давила на грудь. Отделенные от тел голоса движущихся вокруг него людей превращались в абстракции. Он ощущал только поверхность вещей; формы превращались в пустотелые фигуры, лишенные веса. Он закрывал глаза, чтобы отогнать эти плоские тени, которые когда-то были объемными и что-то значили в его жизни, и голоса, которые когда-то отзывались у него в сердце. Иногда ему хотелось, чтобы что-нибудь рядом с ним изменилось, и он догадывался, что это желание, возможно, является прелюдией к выздоровлению. Но даже отблеск надежды вскоре утомлял его сознание; тяжелый груз вновь ложился на грудь, и он падал в изнеможении на подушки. Ему хотелось просто выдержать эту пытку — и всё.
Однажды ночью его тело отказалось заснуть. Он встал, вышел из клиники и направился прямо к берегу озера. Вода была укутана в простыни тумана; не было видно ничего кроме берега. Воздух пах так, как пахнет мох. Он вдохнул в себя утреннюю росу, прислушался к плеску волн и почувствовал, как затылок покрывается гусиной кожей. Туман начал подниматься с воды. Он вгляделся в него и увидел на другом берегу мерцающие огоньки вилл и отелей Женевы.