— И то правда! — согласился Маржерен, и тут же, на пеньке у лесного распутья, написали они договор со всеми статьями.
— Вот как хорошо, что ты умеешь грамоте, — заметил рыцарь, язвительно улыбаясь, когда Маржерен подмахнул договор.
— Еще бы, ваша честь! — возразил крестьянин, — во всей деревне я один знаю подписать свое имя и фамилию, а остальные — по безграмотству — ставят на бумагах святой крест…
— Довольно болтать пустяки, — внезапно нахмурясь, прервал рыцарь. — Получи свое золото, подай сюда контракт. Прощай и помни свое обязательство.
— А как же вы найдете путь в Котелэ? — остановил было его Маржерен. Но рыцарь нетерпеливо махнул ему рукою:
— Ступай домой! От этого распутья дорога мне хорошо знакома.
— Да благословит вас… — начал Петр, но — рыцаря уже не было на тропинке: он как будто растаял в воздухе.
Возвратись на село, Маржерен спохватился, что он не спросил имени своего благодетеля. А договор-то он, как водится, подписал, не читая: не проверять же ему было такого знатного господина!
— А впрочем, я знаю, кто это — утешал он себя, — это сын графа de Villers-Outréaux, из Esnes… как слышно, граф любит нас, бедняков, и много помогает крестьянам; к тому же рыцарь говорил, что до земель его нет и часу ходьбы, а графские земли сходятся с нашими — межа с межою.
Тем временем — на гумне уже кипела работа. Чуть смерклось, графские рабочие пришли и взялись за труд. Неслыханно спорилось дело в их руках. Пока одни ставили сруб, тесали столбы и бревна, другие формовали кирпичи, а третьим стоило руку положить на сырой кирпич, чтобы он окреп и высох. Не развели они костра, не зажгли ни одного факела, а между тем красное зарево — невесть откуда — мерцало над ними. Странно это было, но беззвучность, с которою свершалась стройка, была еще страннее. Сто пятьдесят каменщиков, плотников, носильщиков прислал рыцарь, — и хоть бы кто из них слово проронил! На кладбище в полночь — и то не тише, чем было в этой рабочей толпе. Без стука бил молот, не шипела пила, — ни треска дерева, ни тяжелого дыханья усталых людей…
Посмотрел-посмотрел крестьянин на таинственных батраков — и неизъяснимый ужас охватил его; мороз бежал по телу от их молчаливой работы. Не осмелясь ни слова им сказать, вошел он в свою усадебку. Там царил тот же непонятный ужас. Жена Петра тряслась и плакала. Домашний скот метался в хлеву. Кошка жалась к хозяйке и старалась спрятаться под ее платье. Собаки выли, точно чуя покойника. Куры клохтали и суетились, как угорелые, и не думая спать, хотя уже давным-давно пора бы им быть на насесте.
Больше других животных струсил огромный петух — любимец хозяйки. Как будто удирая от незримой погони, он с размаху взлетел на колена своей госпожи и перепугал ее до полусмерти. Она вскрикнула, перекрестилась, схватила петуха за крылья и швырнула в сторону, а тот — от боли — заорал во все горло.
И в то же мгновение страшный удар подземного грома потряс окрестность; и таинственные работники исчезли — как канули в воду.
А наутро односельчане только руками разводили, дивясь на гумно — мало что выстроенное в одну ночь, но еще битком набитое снопами. Маржерен понял теперь, с каким рыцарем он имел дело, — и благословлял петуха, не давшего ночным батракам кончить их дивную работу. Потому что поступать в вассалы к Сатане ни самому Петру, ни жене его не было ни малейшей охоты, даром что хитрец сулил им в аду теплое помещение.
Черти не успели доделать только конька на кровле. Но когда Петр хотел докончить их стройку, то едва положил он первый кирпич — как незримая сила спустила его кубарем с крыши на земь. Та же история повторилась и с другими смельчаками. Так и не удалось достроить гумна: рассерженный черт — потеряв свою власть по договору, — в отместку, не позволил никому прикоснуться к своему созданию. Но разбогатевший мужик о том не очень плакал: и на недостроенном гумне он собирал урожаи лучше, чем другие в достроенных. А петухи в той деревне — с тех пор — поют по ночам много раньше, чем во всем остальном свете: как раз в тот самый миг, когда ударились в бегство каменщики Сатаны [1].
Примечания
Разделу «Фламандский фольклор» в сб. «Красивые сказки», куда была включена легенда 1390 г., предпослано авторское вступление, объясняющее происхождение и поэтику фламандских легенд: «Мне попался у букиниста сборник фламандских легенд <…> давно уже ставших библиографической редкостью. Средневековая Фландрия — страна чудес по преимуществу, чудес мрачных и жестоких. На ее сказаниях отразились ее туманная атмосфера, ее холодный и суровый пейзаж <….> Человек здесь закостенел в бою с природою, которая вознаграждает его труд только после упорной борьбы <…> Как все северные католики, он любит сказки с ужасами и населил ими все урочища своей страны <…> Главный герой фламандской легенды — черт, угрюмый католический черт, который дал столько хлопот инквизиторам Спренглеру и Бодэну. Им полны фламандские туманы <…> Они — как будто его дыхание. Он стережет фламандца повсюду, во всякий час, следит за ним, невидимый, но зоркий, и когда пробьет „злой час“ — он уже тут как тут, со своими ужасными вилами».
1
Легенда эта имеет сходство с легендами о недостроенных башнях Кельнского собора; о знаменитом Stock im Eisen в Вене и о соборе св. Олафа (Швеция). (Прим. автора.)